ИЗРАИЛЬ

Эта страна занимает особое место — и в сознании  моих еврейских друзей из России, чьи родственники в один из необъявленных «исходов» отбыли на Землю Обетованную, и в молчаливой солидарности арабских студентов, чьи приятели из Палестины как неприкаянные бродят по свету в поисках утерянной родины. Сложно все.

       Посещение  Израиля было тематическим, так как речь шла об Иерусалиме — «колыбели  трех религий». Конечно же, к поездке следовало подготовиться, что и было сделано накануне, благо информационная база оказалась приличной. (Хаим Вейцман, Голда Меир, Давид Бен-Гурион, Мойша Даян, Ицхак Рабин, Шимон Перес, Беньямин Нетаньяху, Ариэль Шарон, Ципи Ливни — цепь из имен и легенд. Почему я их знаю? В мире сотни стран, но что-то я не припомню, чтобы о них так много говорилось, писалось и показывалось. Это требовало  разъяснения).
       Проблески ответа появились при изучении истории Израиля — у молодого государства она была хлопотной, порой крайне запутанной, но запоминающейся. Любое событие в стране имело образ сенсации, будто незримые авторы писали сценарии, режиссеры работали над постановкой, а продюсеры обеспечивали мировой показ. (Не важно, касалось ли это важных политических событий, или сексуальных скандалов в правительстве).
       Вспоминались кадры хроники: пожилая женщина в окружении советников принимает решение; будущий премьер во главе израильского войска — герой победоносной войны, которых будет еще немало; очередные переговоры — в глазах политических врагов читается уважение; убийство одного из оппонентов  фанатом-радикалом из «своих»; слезы палестинского лидера при прощании; другие слезы — у стен госпиталя, в котором умирал мягкий и порядочный человек; молодая женщина во главе правительства принимает решение, как полвека назад ее предшественница.
       При изучении событий, предшествующих Резолюции Генеральной Ассамблеи ООН от ноября 1947 года, копилка памяти обогатилась новой информацией: Теодор Герцль, сионистское движение, Декларация Бальфура, Алия, создание еврейского государства при участии СССР и США. Стало очевидно, что этих данных явно недостаточно, чтобы объяснить ужас арабо-израильских войн, разгорание  интифады и, как следствие, сооружение Забора Безопасности.
       Для посещения  Иерусалима и Вифлеема требовались иные знания, и я окунулась в древнейшую историю. Читать пришлось долго — все-таки несколько тысячелетий.
Иерусалим

 Первые данные о  древнем городе встречаются в Ветхом Завете. В 14 веке до нашей эры Иерусалим упоминается в клинописных египетских табличках царя Эхнатона. В 11 веке д.н.э. Иерусалим был провозглашен столицей Израильского царства,  в 10 веке д.н.э.- столицей Иудейского царства. (Мудрый царь Соломон, построивший Храм, замечательно описан Александром Куприным — его «Суламифь» мы перечитывали в юности и не могли поверить, что существует такая «несоциалистическая» литература).

       Храм был разрушен вавилонянами — царь Навуходоносор 11 сравнял его с землей, а его имя стало нарицательным. Далее идет череда завоеваний Персидской и Македонской империями, Египтом, государством Селевкидов. Еврейское население было немногочисленным, но оно сохраняло свою веру, и когда власти запретили совершать культовые жертвоприношения, поднялось восстание Маккавеев. Оно успешно завершилось провозглашением Иудейского Царства (в честь этого события евреи всего мира празднуют Хануку).
       Иудейское Царство просуществовало относительно недолго (для истории), Иерусалим был захвачен Римом, который поставил Ирода править страной — его имя также стало нарицательным из-за чрезвычайной жестокости (по его указу были умерщвлены все младенцы мужского пола, чтобы предотвратить приход Мессии). Вместе с тем, он славился возведением храмового комплекса и перестройкой города. Храм был еще раз разрушен во время неудавшегося еврейского восстания будущим римским императором Титом. Третье восстание евреев, возникшее в качестве протеста к возведению языческих культовых сооружений, было также жестоко подавлено — на священном месте появились римские застройки императора Адриана (Храм Венеры на месте Голгофы).
       В 4 веке нашей эры город был отвоеван Византией, а с 7 по 11 века  н.э.  Иерусалим стал принадлежать арабским халифатам. Пятисотлетнее правление мусульман прерывалось крестовыми походами христиан — их было несколько, власть переходила от христиан к мусульманам, пока арабы вновь не завоевали Иерусалим на три века. Следующие пять веков Иерусалим принадлежал мусульманам  Османской империи. Это  закончилось поражением в первой мировой войне и переходом власти к Великобритании (часть подмандатной Палестины). В 1947 году согласно резолюции ГА ООН на карте появилось новое государство — Израиль.
       (Изучив  доступные источники, совершенно отчетливо почувствовала: что-то осталось в подстрочнике, неоднозначное — двусмысленное.  С другой стороны, историки-востоковеды, этнографы, культурологи, политологи не могут распутать сложное  ближневосточное сплетение. История Синая по-прежнему остается недосказанной).

Израиль  впустил не сразу — около часа я сидела на скамье («скамья штрафников», «скамья подсудимых»?) и испытывала сложные чувства. В голову приходили разные мысли: «вот сижу я пред вами — простая татарская женщина…» (голос Марецкой в кадре: «вот стою я пред вами — простая русская женщина, мужем битая…»). Наконец, визовый офицер вызвал меня в комнату, где его сотрудница задала «ряд вопросов». Я устало обдумывала причины столь пристального внимания ко мне пограничных служб, пока не вычленила три ключевых слова: Татарстан, мусульманство, Лейла (что в переводе с арабского означает «ночь»). Объяснять, что после ужасной смерти бабули, преданно служившей своему Богу, я стала убежденным атеистом-агностиком, не стала, а  лишь сняла очки и посмотрела на офицера. Может, мои глаза отражали многовековую еврейскую мудрость вперемешку со скорбью, или филогенетическая память подсунула ему флэшбэк из прошлого («Изя, мальчик, это не тот случай…»), но он произнес: «Умную женщину видно сразу. Идите».  На родине  мне такого не говорил никто.

       Иерусалим встретил нас также неласково — резким ветром, бисером из холодных капель дождя, серым одеялом над вечным городом. Группу вел шестидесятипятилетний гид — репатриант из России. Он заметил, что в будущем году будет скромный юбилей — ровно сорок лет проживания в Израиле (даже успел прослужить в Советской Армии). Значит,  один из «первых ласточек», подумалось тогда, а дальше мыслей не было, так как наш экскурсовод увлеченно рассказывал об истории страны и о современности, мило шутил с женщинами, мягко улыбался  суматошности русских туристов. Было видно, что ничего отталкивающего в нас для него нет — родные, понятные, с его малой родины. А еще, что он скучал — все сорок лет.
      
       Основной целью посещения Старого города является, как правило, паломничество — прохождение по крестному пути, посещение Храма Гроба Господня, прикосновение к святыням. Где-то в глубине у меня таилась идея очищения — ну, не знаю, от грехов, тяжести содеянного за полувековую жизнь. Может, религиозная экзальтация пробьет отрицание помощи извне — от  лица, способного  «все понять  и все простить»?! Словом, мысль о катарсисе несомненно присутствовала. Еще эта Стена Плача — говорят, там происходят чудеса «присоединения». (Давно, в 1996 году, после защиты  докторской диссертации в Москве, на банкете  я разговорилась с профессором-наркологом. Почему-то речь зашла о Стене Плача, которую он недавно посетил. Коллега  рассказал, что испытал необычное чувство духовного перерождения. Его взгляд заблестел, движения стали порывистыми, словом, немолодой уже человек показался мне взволнованным.  Я это запомнила и дала себе слово там побывать).
       Старый город невелик, обойти его несложно — высокие каменные стены и многочисленные ворота. Он уникален по своей интернациональности: евреи,  вполне современные и ортодоксальные, внешне мирно уживаются с арабами, иудеи — с мусульманами. Пройдя по арабскому кварталу с многочисленными лавочками, попадаешь к Храмовому комплексу. Via Dolorosa — «Путь Скорби» — имеет остановки, отмеченные на стенах  (кто проследил?). Это крестный путь Христа от Судилища до Голгофы.

Арабская вязь

Via Dolorosa

 О Храмовом комплексе писать довольно трудно — так он величав, многолик и многосложен. Построенный императором Константином в 335 году н.э., он многократно разрушался, вновь возрождался, горел и перестраивался. Его разрушение, а, следовательно, осквернение являлось причиной крестовых походов. Это центр мирового христианства, поэтому здесь более сорока сооружений — пределов, принадлежащих разным конфессиям: православной, католической, армянской, коптской, сирийской, эфиопской. В нем находятся монастыри и  подземные ходы, известные немногим. В храме совершается ежегодная церемония схождения Благодатного Огня, на которую стремятся паломники со всех точек планеты.

 Стена Плача, возведенная царем Иродом Великим для поддержания Храмовой горы в 17 году н.э., многократно достраивалась из-за проседания. Она — настоящая, ей двадцать веков. Культовое место для евреев, где происходит оплакивание разрушенного некогда Храма. Вначале перед Стеной находились жилища мусульманского квартала, но после победы в Шестидневной войне 1967 года Восточный Иерусалим был взят израильскими войсками и перестал принадлежать мусульманам. Дома снесли, перед Стеной образовалась просторная площадь, постоянно заполненная хасидами.

  Мусульмане не согласны с подобной трактовкой Стены, считая ее опорной для мечети Аль-Акса. Что же, имеют право на свое толкование истории, ведь это тоже их тысячелетняя родина. Я простояла около Стены Плача с полчаса. Меня мало интересовало, кому  принадлежит это уникальное историческое наследие — завораживали древние камни. И все же психиатр взял верх, любопытство возобладало. Все это время я наблюдала за женщиной в черной одежде и мужских ботинках: она, раскачиваясь, читала и получала  скорбное удовлетворение от исполнения своего религиозного долга.  Ничего похожего я не чувствовала.

       За несколько лет до посещения Иерусалима, не видя этот город, а только его ощущая,  я написала рассказ. Сегодня, перечитав написанное, обнаружила ошибку: существует «мужская» и «женская» половина Стены Плача. Они  раздельны  и в принципе  необъединимы. Совсем как у мусульман.
БИБЛИОТЕКА ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОГО РАССКАЗА

Из сборника «БЕЗУМИЕ»

СТЕНА  ПЛАЧА  (фрагмент)

        
Самолет стремительно пересекал искрящееся от лучей воздушное пространство, неумолимо приближаясь к заветной цели. Пассажиры спешно пристегивали ремни, а те, что сидели рядом с иллюминаторами, с любопытством вытягивали шеи, пытаясь что-либо рассмотреть. Эмма Борисовна заразилась всеобщей атмосферой ожидания и взволнованно поглядывала вниз. Там свинцовой синью отливала водная гладь моря, сменившись затем на буро-коричневую массу с белыми крошечными квадратиками. «Как в песочнице», — подумала она. — «А дома похожи на раскиданные детали лего». Когда самолет, дернувшись, покатил по взлетной полосе, Эмма Борисовна освободилась от ремней и вместе со всеми захлопала в ладоши.

Спускаясь по трапу, она едва не задохнулась от наплыва жаркой воздушной волны, обдавшей её с головы до ног и резко контрастировавшей с прохладой покинутого салона. «Ташкент», — прошептала она себе под нос. — «Откуда уехала, туда и вернулась». Зайдя в здание аэровокзала  (независимо от города все они оказались похожими друг на друга), Эмма Борисовна растерянно оглянулась. К ней тут же подошла служащая, молодая смуглая девушка со спиралевидно закрученными волосами, и что-то вежливо спросила на иврите. Эмма Борисовна непонимающе улыбнулась и развела руками. Попытка установить контакт на английском также не увенчалась успехом. Девушка дружелюбно улыбнулась и жестом попросила её подождать. Неожиданно сзади на неё налетела дочь —  Алка была в какой-то военной форме и выглядела запыхавшейся. Крепко прижав к себе мать, она воскликнула:
— Еле успела, задержалась на дежурстве!
Эмма Борисовна с нежностью стерла с её лба пот и со смехом ответила:
— Это что за маскарад! Только автомата не хватает!
— Я сдала его после дежурства, — серьезно ответила дочь. — Моя работа, мама! Не писала тебе, чтобы не волновать.
— А я думала, что ты сидишь с ребенком дома и встречаешь мужа после его трудового дня, — озадаченно сказала Эмма Борисовна.
— Скорее, наоборот. В Израиле семью кормит тот, у кого хорошая работа. Да ты сама все увидишь!
   

Уже выходя из здания, Эмма Борисовна нерешительно замешкалась:
— Жарковато, — призналась она смущенно. — В детстве, в Ташкенте, еще как-то переносила жару, а сейчас стараюсь избегать. Особо знойные дни встречаю на даче.
— Привыкнешь. И потом Москва в летнюю жару ужаснее любого южного города — такая духота, загазованность! — решительно возразила дочь.
— Да я в метро езжу, а там прохладно. Помнишь, какой ветерок дует при приближении поезда? — На лице Эммы Борисовны мелькнула легкая улыбка.
— Не помню! — пожала плечами Алла.
Они сели в небольшую удобную машину и поехали в город. Девушка уверенно вела автомобиль, ловко лавируя в потоке и обгоняя другие машины.
— Никак не могу отказаться от российской привычки лихачить на дорогах, — засмеялась она. — Та самая «птица-тройка» не дает покоя.
   Эмма Борисовна откинулась на сидении, удивленно всматриваясь в пустынный ландшафт. Он был скуден и небогат подробностями.
— Подожди, — будто угадала её мысли дочь, — скоро увидишь центр города, там весело и многолюдно.
   

И действительно, в знойном мареве показались густо заселенные кварталы, оживленные улицы, зеленые островки растений. Конечно, это была цивилизация, но какая-то особенная, с южно-восточным колоритом. И люди здесь были другими. Пожилые израильтяне ничем не отличались от москвичей, разве что загар имели потемнее, а вот молодежь… Они совсем не походили на евреев! Темная, с бронзовым отливом кожа, с рождения приученная к обжигающим лучам пустыни, черные, маслянистые, спиралевидно закрученные на африканский лад волосы, гибкие спортивные тела. Но даже не это больше всего поразило Эмму Борисовну, а выражение их лиц — оно было совсем другим, далеким, уверенно высокомерным, свободным от мучительного выбора и внутреннего сомнения, но главное — свободным от воспоминаний.
   Наконец, они подъехали к дому. Около него росли несколько пальм. Эмма Борисовна заметила, что к каждой был подведен металлический шланг.
— Здесь само ничего не растет, — кивнула головой дочь. — За все надо бороться, все отвоевывать.
   

Они зашли в скромно обставленную уютную квартирку. Их встретил смуглый молодой мужчина с годовалым ребенком на руках. Бутуз сосредоточенно дергал отца за нос, на что тот лишь слабо улыбался. Алкин муж был красив, но какой-то непонятной и непривычной красотой. Так же, как у дочери, у него были оливково-черные глаза, но располагались они глубже, пряча ускользающий взгляд; чувственные, четко очерченные губы сделали бы честь любой девушке, но у мужчины они казались излишней роскошью; впалые щеки с высоко поднятыми скулами могли, скорее, принадлежать кенийскому бегуну, и лишь выдвинутая вперед нижняя челюсть говорила о его еврейском происхождении. «Ну, хоть это, как у Пастернака», — с некоторым облегчением  подумала Эмма Борисовна.
— Моисей, — представила мужа Алка. — Совсем как пророк и мой предок.
— Твой прапрадед, — уточнила её мать. — А как зовут моего внука? — Она хотела взять его на руки, но малыш, как темная ловкая обезьянка, намертво уцепился за шею отца и молча приник к его телу.
— Бесполезно, — махнула рукой дочь. — Они здесь уже срослись, пока я в военной амуниции и с автоматом наперевес осматриваю небезопасные кварталы. Иса, иди к маме, — позвала она сына.
Эмма Борисовна обеспокоенно взглянула на неё:

Та серьезно покачала головой:- А что, другой, более подходящей работы для молодой женщины не нашлось?
— Нет, это даже не работа, это долг, призвание и веление души. Мой выбор, никто не заставлял, но ведь я — Вейцман , а это обязывает!
Они прошли в крошечную кухоньку, и дочь что-то спешно начала готовить. Эмма Борисовна осторожно спросила:
— Ты и деньги зарабатываешь, и еду готовишь, не слишком ли много для одного человека? И потом, ни один еврейский муж не будет праздно сидеть дома, дожидаясь жены. У вас здесь все особенное.
Дочь с иронией взглянула на мать и, усмехнувшись, ответила:
— Да, тут по-другому. Мой муж по матери еврей, и зовут его Моисеем, но по отцу он — араб, и тогда его имя Муса.
Эмма Борисовна от неожиданности выронила полотенце.

— Так ты вышла замуж за араба?!!
Видя подобную реакцию, Алла весело рассмеялась:
— Такое встречается, хотя и редко. И сыночек мой по матери Исаак, а по отцу — Исмаил.
   Обессиленно опустившись на стул, Эмма Борисовна горестно воскликнула:
— Просто счастье, что Фаина Моисеевна и Итта Наумовна не видят всего этого! А твой отец умер бы от разрыва сердца, узнав такое.
— Он и так умер от инсульта, не дожив до нашего с Инкой совершеннолетия. Ты его запилила, мама, изводя своими требованиями, капризами, тиранией. У меня в семье подобного не будет, я никогда не унижу мужа, тем более, в присутствии его детей.
— Ну, так мусульманская же жена! — саркастически скривила губы мать. — Что же, ходи по одной половице, смотри в рот своему драгоценному муженьку, а меня уволь. Не хочу я налаживать арабо-израильские отношения на отдельно взятой территории! — Она театрально развела руками и демонстративно ушла в другую комнату. Потом, неудовлетворенная, вернулась и добавила:
— Твоя прабабка тут же умерла, узнав о трагедии в Мюнхене. Не будет между нами мира!
— Я так не думаю, — сухо ответила дочь. — Между арабами и евреями гораздо больше общего, чем ты полагаешь. Семитская внешность, обряд обрезания, и даже религия имеет общие корни. Просто мусульмане моложе, вот и бунтуют, как дети против своего отца. Это тебе любой психоаналитик скажет!
От возмущения Эмма Борисовна схватилась за сердце. Алла испуганно протянула ей воду, предварительно что-то туда накапав.
— Мама, — умоляюще произнесла она. — Будь терпимее, не может мой сын  расти с чувством ненависти и злобы.
— Нет, — твердо сказала Эмма Борисовна. — Кишен мерем тохас! Завтра же отвези меня к Стене Плача. Там мое место.

***
В Иерусалим они попали только к концу недели. Глядя на залитый ярким солнцем каменный город, Эмма Борисовна вспомнила булгаковского «Мастера» и дальше уже воспринимала все виденное сквозь строки искусного ваятеля слова, который, вероятно, даже и не бывал на этой земле. Она добросовестно обошла все «священные» места паломничества и почему-то не испытала ожидаемого трепета, хотя, конечно, было волнительно пригибать голову под низким входом в святилище. Может, виной тому была нестерпимая жара и алеющий безжалостно диск солнца, может, ожидание встречи слишком затянулось, а может, мешала теснота от сотен жаждущих приобщиться к своим истокам людей. Трудно сказать, но к Стене Плача Эмма Борисовна шла неспеша и с тайной мыслью, что этим и закончится несколько изнурительный для нее поход.
   Наступал вечер. Солнце медленно катилось вниз, проникая своими длинными предвечерними лучами в узкие улочки древнего города. Раскаленные здания отбрасывали вытянутые тени и постепенно остывали от дневного зноя. Камни мостовых уже не жгли подошвы прохожих и готовились в тысячный раз взглянуть в беззвездное ночное небо, окунувшись в его зияющей черноте. У Стены Плача было неожиданно малолюдно, и Эмма Борисовна облегченно вздохнула. Оставшись наедине с камнем, она хотела побыстрее завершить процедуру покаяния, но вместо этого почему-то вспомнила Ташкент, еще до землетрясения, — старый, восточный, родной. И себя с черной нотной сумкой-папкой и крошечной скрипочкой (очередь на пианино еще не подошла, поэтому в первый год она ходила на класс скрипки), а рядом вприпрыжку бежала Зиля, о чем-то по обыкновению болтая и громко смеясь. За ними на своих изуродованных подагрой ногах спешила Зилина бабушка — гордая, немногословная старая татарка каких-то немыслимых кровей, которая за всю свою жизнь ни дня не работала, а по мусульманскому обычаю служила семье.
   Удивительно, до чего были похожи их бабушки — обе горбоносые, с чуть выпуклыми глазами, скрюченными фигурами, высокомерным и снисходительным выражением лица. А характеры! Совершенно одинаковые — строптивые и недоверчивые для всех и покорно-преданные для семьи. Обе старушки (язык не поворачивается их так назвать, такими волевыми и непреклонными они казались) «дежурили» по очереди, отводя в музыкальную и английскую школы внучку и её подружку. Между ними существовало тайное соперничество. Татарка Амина подсмеивалась над скупостью еврейки Фаины, а та пренебрежительно отзывалась о её безграмотности (кому нужен этот арабский, на нем только Коран и можно читать!) Узнав об этом, старая Амина засела за русский язык и уже через год упорно по слогам читала Толстого. Как-то в беседе она небрежно заметила, что не одобряет поведения Анны Карениной, которая ради «блуда» бросила мужа и ребенка. От таких слов у старой Фаины вытянулось лицо, после чего её конкурентка довольно опустила глаза (а вот не смейся!). Эмма Борисовна вспомнила, как на похоронах Фаины старая татарка не проронила ни слезинки, лишь сурово сжимая тонкие губы и упорно отводя взгляд от теперь уже неподвижного тела бывшей оппонентки, а через год умерла и сама, ничем толком не болея.
Зачем она все это вспоминала? Вероятно, из-за Алки. Может, действительно существует какая-то генетическая память, и её дочь непонятным путем унаследовала бессознательное тяготение к чужакам?!
Сзади кто-то слегка дотронулся до её плеча:
— Давай, лучше помянем Инку, а обо мне не беспокойся, — шепнула дочь, будто угадав её мысли.
— Как ты могла, они чужие для нас и никогда близкими не станут! Так было всегда, так будет и впредь! Ты отняла у меня последнюю надежду, ты отняла у меня смысл существования, лишив радости воспитывать внука, — сквозь всхлипывания запричитала Эмма Борисовна.
— Совсем наоборот, — обняв её, утешала Алла, — я сделала то, чего ты всегда хотела, но на что не могла решиться. Ты будешь приезжать к нам, а мы к тебе — в Москву. Ты полюбишь Ису и привыкнешь к моему мужу. Он хороший, добрый, нежный, очень ранимый, и я люблю его. Ты помнишь, как мне досталось от мужчин? Мой муж просто дар неба за все пережитые страдания. — Она бережно вытерла слезы на её лице. — И потом, по матери он все-таки еврей, если для тебя это так важно!
   Неподалеку остановились хасиды. В черной глухой одежде, торжественных шляпах (Эмма Борисовна усиленно вспоминала их название), с забавно пружинящими по бокам лица пейсами они казались далекими даже от жителей этого города.
   Мать с дочерью исподволь наблюдали за ними, отступив от стены, и, не сговариваясь, повернулись друг к другу.
— Я подружусь с твоим мужем, — кивнула головой старшая, — и полюблю своего внука. Подумаешь, какая-то жалкая четвертушка чужой крови, — шутливо вскинула она руками.
   В Москву Эмма Борисовна попала уже через три дня. Своему психотерапевту она оживленно рассказывала:
— Вы были правы, Карловы Вары полностью поставили меня на ноги, а Стена Плача решила все проблемы. Никогда бы не подумала, что именно там я окончательно примирюсь с собой. Да, вот скромный сувенир, — Эмма Борисовна протянула набор курительных трубок, купленных ею на Кузнецком мосту. — Совсем как у Фрейда!
— Фрейд предпочитал сигары, — улыбнулся врач. — Об одном прошу, не забывайте принимать антидепрессанты — впереди осень.
   Выходя, женщина радужно улыбнулась:
— Теперь все будет хорошо!
Вифлеем

Древнейший город, упомянутый в 16-17 веках до нашей эры, находится на территории Палестинской автономии. Наряду с Иерусалимом и Назаретом является центром паломничества верующих. В переводе с иврита означает «дом хлеба». Место, где родился Иисус Христос; город, в котором, начиная с 31 мая 339 года н.э.,  совершаются богослужения. Культовым считается Храм Рождества Христова. Несмотря на разрушения, он удивительным образом сохранился. Всяк входящий должен пригнуть голову — так выражается почтение всему, что здесь происходило на протяжении двух тысячелетий. Главное сооружение  (а их здесь много, как в Иерусалиме)  поражает своим  монументализмом — своды поддерживаются 44 мраморными колоннами. Они, как и стены Храма, расписаны сюжетами и персоналиями. На полу — древняя византийская мозаика времен императора Константина.

Византийская мозаика

В храме

Направляемся к основной тематической части Храма — Кафоликосу: два огромных серебряных светильника  напоминают о щедрости  русского монаршего двора; богатый иконостас, армянский алтарь, посвященный Деве Марии, алтарь Вохвов (прежде, чем войти в пещеру, где в яслях лежал младенец Иисус, они привязали на этом месте лошадей). Гид рассказывает историю рождения Иисуса, показывает иконы Божьей Матери. Одна из них — подарок русского царя Храму, другая — уникальная, единственная, так как только на ней Богоматерь улыбается. (У христиан существуют три иконы Божьей Матери, имеющие особую ценность: Владимирская, Казанская и Вифлеемская. Казанская икона Божьей Матери находится в моем  городе — в Крестовоздвиженском Храме. К ней отовсюду идут паломники).

Русская икона

Улыбающаяся Божья Матерь

Серебряные светильники

Наконец, заходим в святая святых для каждого христианина — Грот Рождества. Здесь еще один алтарь Волхвов, где они возлагали свои дары, — золото, ладан и смирну,  а также  алтарь Ясель, где возлежал младенец. Слушаем рассказ о Вифлеемской Звезде, указавшей волхвам место рождения будущего Мессии, дотрагиваемся до нее — серебряной, из 14 расходящихся лучей по числу остановок последнего пути Христа, узнаем, что через пять лет будет три века ее установления монахами-францисканцами. Спускаемся в «Молочную пещеру», где укрывалось Святой семейство от царя Ирода.

       
На территории Храма есть баптистерий из восьми граней — по числу дней воскрешения. В 19 веке была возведена церковь Святой Екатерины, где ежегодно католики празднуют рождество Христово.

Рождение Христа

Вифлеемская Звезда

Церковь Св. Екатерины

 После окончания экскурсии, когда замечательные русские туристы скупили все предложенные гидом сувениры (грамотная презентация — двигатель продаж!), я увидела неподалеку мечеть. Выглянуло солнце, и под его лучами засиял полумесяц — такое тоже бывает. Пришла неожиданная мысль: почему в моих путешествиях так мало мусульманских культовых сооружений? Вероятно, я до них просто не добралась? Подумалось об Испании, Гранаде, Альгамбре — месте, где веками мирно соседствовали мусульмане с иудеями. А еще вспомнился родной город Казань — тысячелетняя  столица, образец религиозной толерантности и веротерпимости.