blackside

Ташкент плавился под лучами полуденного солнца. Редкие деревья не давали тени — людей не улице почти не было. Окна и двери модных пятиэтажек, выстроенных сразу после землетрясения и являющихся гордостью города, были настежь распахнуты. Балконы нижних этажей обвивали ветви винограда, у подъездов примостились уютные лавочки под ещё молодыми чинарами, и по всем хрущёвкам бродили сквозняки, развевая летнюю духоту и разнося слова популярной песни: «Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво отбивать дечонок у друзей своих. Это так, но ты с Алёшкой несчастлива, несчастлива, а судьба связала вместе нас троих». Задушевную мелодию, многократно прокручиваемую на виниловых пластинках, перебивали бодрые голоса дикторов радио («КамАЗ ― всесоюзная молодёжная стройка ― собрал комсомольцев всей страны»), ликующие звуки социалистических гимнов («Надо, надо главное, ребята, жизнь хорошую прожить») сухие спортивные сводки («Мюнхенская олимпиада в самом разгаре. Очередной рекорд был установлен…»).

В одной из таких пятиэтажек, в скромно обставленной комнате (ничего лишнего: стол, стулья, диван, кресло напротив телевизора и гордость семьи ― немецкий трельяж) дремала старуха. Собранные в пучок на затылке седые густые волосы, покрытые пигментными пятнами тёмное лицо, тяжёлые мешки под глазами с голубоватыми прожилками, орлиный нос, властные губы, по-стариковски слегка обвисшие во сне, скрюченные артрозом суставы ― старость рано пришла к ней, называвшей себя «ровесницей века». Её единственная дочь, женщина со своенравным характером, как-то во время очередной ссоры назвала её Изергилью. Определение было точным, но обидным. После подобных перепалок старуха особенно остро чувствовала своё одиночество среди горячо любимых ею людей и несправедливость этого одиночества. Она преданно служила дочери, (которая когда-то была просто Иточкой, а сейчас стала важной Иттой Наумовной), а с рождением внучки Эммы всю свою любовь перенесла на девочку. В такие минуты ― минуты обид и стариковского отчаяния, она уходила в ванную комнату и тихо сморкалась, открыв краны. Зять, миролюбивый и добродушный, нежно подхватывал её на выходе и шутя говорил:

― Ну какая Вы, Изергиль? Израиль больше Вам подходит. Вы ― наша Голда!

Она любила своего зятя ― за доброту, чувство юмора и обходительность. Именно такого она хотела для своей Итты и тихо посмеивалась, когда он шутливо говорил:

― Я ― типичный еврейский муж-подкаблучник. Важно не то, что ты под каблуком, важно, чтобы каблук был достойным.

Да, Иточка всегда была достойным каблуком для своей семьи, а это так необходимо в непростое для евреев время. А когда оно было простым? Их посёлку, одному из сотен «местечек», повезло ― погромы его не коснулись. Все, с кем она выросла ― маленький щуплый Сруль, сестры-близняшки Эсфирь и Юдифь, задумчивый Мейер, долговязый рыжий Перец, проныра Хайм ― стали потом большими людьми. Правда имена поменяли, чтобы облегчить себе жизнь. Что делать ― «пятая графа»! Сруль стал Сергеем, Перец ― Петром, Мейер ― Михаилом, а Хайм заделался Ефимом, и только близнецы легкомысленно оставили себе библейские имена. И что удивительно ― выжили! В войну никого не обманули русские имена односельчан и их наспех придуманные фамилии ― Кузнецова (у Хайма отец был местным кузнецом), Попова (дед Мейера слыл очень религиозным, проводя субботы в праздности и безделье), Егорова (бедная фантазия родителей Сруля), а Перец Тиш и вовсе стал Петром Ульяновым, насмешив людей! Все сгорели в концлагерных печах.

Знойный июньский воздух заполнял комнату, как ядовитый газ из топки. Старуха очнулась, провела рукой по лицу, стёрла липкий пот. Припомнились только что промелькнувшие лица ― полувидения, полусны, полувоспоминания. Да, все они погибли. Один сумасшедший задался целью истребить евреев. Как бы не так, сам сгинул! Кишен мерем тохас!

Ох, да что же она, пора готовить обед для семьи. Семья! Слабая улыбка раздвинула старческие губы. Как поговаривал отец: «Нахес фон ди киндер!» И действительно ― счастье от детей. Сегодня внучка Эммочка сдаёт свой последний экзамен за восьмой класс. Собирается ехать в Москву после школы и поступать в консерваторию. Её подружка, Зиля, дикарка, совсем не пара Эммочке. Хочет стать медиком. Её, видишь ли, за большие очки с детства дразнили «профессором». Необтёсанная, простая, как-то заявила Эммочке: «Я ненавижу твою бабушку». Конечно, она запретила внучке с ней дружить, но разве нынешние дети слушают взрослых. Вот в старые времена родители были авторитетами. Стоило отца попросить что-либо купить, как он категорически заявлял: «Ин таш нито кайн грошен», и все умолкали. Да, тогда в кармане действительно не было денег. Сейчас, слава богу, всё есть. Она пятьдесят лет проработала часовщицей, и иногда нет-нет, да принесут часы на починку. На мороженое и соки хватает! Иточка заведует в пищеторге, зять Борис и вовсе большой человек ― руководит целой фабрикой.

В прихожей послышался звонок. За дверью стояла девочка в смешных очках. Пухлые губы, огромные тёмные глаза, чуть выдающиеся скулы. Азиатка! Старуха неодобрительно посмотрела на подростка:

― Почему так рано?

― Я первой всё сдала, лёгкий билет попался.

― А Эмма?

― Сказала подождать её у Вас.

Пронзительно зазвонил телефон, он был единственным во всём доме. В трубке послышался чуть дребезжащий голос приятельницы:

― Фаня, здравствуй. Слышала новости?

― Здравствуй, Роза. Ты как всегда не вовремя.

― Люблю тебя за хороший характер.

― Ладно-ладно, не обижайся. Что за новости?

― Мюнхен. Говорят, там опять бьют евреев.

― Большей глупости не слыхала.

― Слушай сюда. Олимпиада, приехали спортсмены из Израиля, арабы проникли туда и поубивали евреев. Мой Фима первый это услышал по «голосам».

― Ты в своём уме? Разносишь сплетни, да ещё и напрямую по телефону.

― Правда! Я-таки обомлела. Всё возвращается.

― Ты всегда была паникершей.

― Не веришь ― включи радио, там обязательно что-нибудь, да скажут.

― За что они нас так не любят?

― Говорят, за высокомерие, презрение к другим нациям, чувство превосходства.

― Роза, не повторяй эту чушь, у меня что-то сердце разболелось.

― Береги себя!

Зазвучали короткие гудки. Старуха тяжело побрела по коридору. Там всё ещё ждала Эммочкина подруга.

― Чего стоишь? Проходи, ― сухо обронила на ходу.

Боль в сердце не унималась. «Надо отдышаться», ― подумала старуха. Опять зазвонил телефон. С трудом встав, она заспешила в соседнюю комнату.

― Эмма! Сдала? Не может быть! Ты же умная еврейская девочка, даже Зиля легко это сделала. Когда переэкзаменовка? Ну хорошо, может в следующий раз повезёт с билетом. И потом, в консерватории не нужна геометрия!

Девочка-подросток появилась в проёме двери. Как-то её мать сказала, что в двадцатых всю их родню раскулачили и сослали из Поволжья в Ташкент. И девочка, и её мать родились в Азии и уже мало отличались от местных жителей. Старуха, которая в войну эвакуировалась с дочерью, тем самым избежав верной смерти, никак не могла привыкнуть к азиатскому окружению и очень страдала от жары. Успокаивало только одно: в Израиле ― земле обетованной ― тоже жарко!

Девочка пристально взглянула сквозь очки на старую женщину. «Всё слышала», ― подумала та. ― «Впрочем, глупышка, ничего не поняла». Она вновь засеменила на кухню, по-утиному переставляя обезображенные ноги. Там на буфете стояло старое радио, возвращённое после войны его владельцам и с тех пор оповещавшее о всех событиях послевоенного времени. Послышался умиротворённый голос диктора:

― А теперь вести с полей».

― Господи, сообщают как о фронтовых сводках с полей сражения, ― пробормотала старуха, презрительно поджав губы.

Наконец, она услышала то, чего так ждала:

― Новости Олимпиады. В Мюнхене были убиты и взяты в заложники спортсмены из Израиля. Число погибших уточняется…

Ноги подкосились, в груди что-то ширилось, не давая дышать. Старуха прохрипела:

― Зиля! Лекарство, в спальне, быстрей!

Девочка опрометью бросилась в спальню. Вскоре оттуда послышались звуки выдвигаемых ящиков, шум падающих коробок. Озабоченный голос диктора продолжал вещать: «Последнее сообщение. Израильские спортсмены, взятые в заложники террористами, были убиты…»

Найдя нужную коробку, девочка радостно вбежала на кухню. Старая женщина неподвижно сидела, привалившись к стене в неудобной позе, что не предвещало ничего хорошего.

***

На станции метро «Комсомольская» царили сутолока и деловая суета. Подземка засасывала приезжих с трёх вокзалов, не считая людей, ежедневно прибывавших из Подмосковья. Из вагона электрички вышла средних лет женщина. Наспех причёсанная, куда-то спешащая, привычно озабоченная она бы мало отличалась от окружающих, если б не выражение глаз. В них была своя жизнь, далёкая от повседневного полуавтоматического бытия, наполненная содержанием, неведомым порой даже для неё самой. Внимательно оглянувшись, впитав глазами атмосферу утреннего вокзала, она со словами «всё как всегда» надела тёмные очки. Они защищали от внешнего вторжения и ненужных изнурительных контактов. Уже в метро она нерешительно остановилась и тихо пробормотала: «Налево пойдёшь ― к сестре попадёшь, направо пойдёшь ― проблемы найдёшь», потом, довольная, добавила: «А ещё неприятностей наживёшь». Выбрав из двух альтернатив поход к сестре, она направилась в сторону кольцевой линии и вскоре деловито сошла на знакомой с юности станции.

Розовато-красный гранит Краснопресненской навевал воспоминания о розовых мечтах юности, когда после очередного экзамена в медицинском она радостно спешила к сестре (та называла себя «кузиной»). Большая Грузинская уже не была прежней тихой улицей с двухэтажными деревянными домами, в которых примостились булочные (там по утрам продавали горячие рогалики) и мясные лавки (в них хозяйки не спеша выбирали парное мясо). Канули в лету любимый кинотеатр «Пламя» с двадцатикопеечными билетами на дневной сеанс и знаменитый планетарий с блестящим под солнцем куполом. За двадцать лет дребезжащие трамваи заменили стильные иномарки, деревянные навесы Тишинского рынка ― новомодный торговый центр, а посреди площади высился памятник, прозванный мстительными московскими старожилами «шампуром».

Дверь квартиры открылась не сразу. На пороге стояла улыбающаяся сестра, из кухни потянуло запахом свежесваренного кофе.

― Здравствуй, Зилечка. Я ждала тебя.

― Привет Луиза. Поднималась по улице, запыхалась. Ещё какие-то воспоминания нахлынули. Весна!

Зиля нагнулась к французскому бульдогу, который тактично стоял в стороне и ждал свой очереди.

― До чего же вежливая собака! Никогда впустую не лает, не суетится, не гадит где попало. Не то, что мои коллеги.

― У тебя неприятности? ― сестра озабоченно взглянула исподлобья.

― Последняя крупная неприятность закончилась вместе с разводом, ― нерадостно засмеялась Зиля. ― А вообще-то ― да. На дворе девяносто шестой, а я всё воюю.

Сестры прошли на кухню.

― Закуришь? ― Луиза протянула сигареты.

― Не могу. Ношу линзы, а они чутко реагируют на табачный дым.

― В детстве в своих смешных очках ты больше походила на профессора, чем сейчас, когда им стала, ― улыбнулась сестра. ― Ты у нас беспокойная девчонка, ― она потрепала Зилю по руке. ― Ну, рассказывай, что у тебя стряслось?

― Видишь ли, пока я решала вопросы с докторской, званиями и должностями шустрые молодые люди организовали психоаналитическое общество. Надо отдать им должное ― далекие не только от психоанализа, но и от медицины, они смогли создать структуру, единственную и уникальную в своём роде. Сейчас легко переквалифицироваться в психологи, и толпы бывших химиков, биологов, военных, работников распавшихся НИИ и КБ сделали психологию своей второй профессией. Среди них встречаются толковые ребята.

― И что здесь плохого? ― затянулась сигаретой сестра.

― Ты знаешь, главное в нашей жизни, чтобы тебя «сосчитали». Словом, я вступила в общество местных психоаналитиков, исправно платя дани.

― Ты правильно сделала. Это мы должны приспосабливаться к обществу, а не оно к нам. Последний вариант чреват неприятностями.

― Не перебивай, лучше налей ещё кофе. Итак, всё шло мирно по одной простой причине: психоанализ ― профессиональное увлечение, инструмент лечения больных неврозами, алкоголизмом и другими заболеваниями. Не буду загружать тебя, но скажу, что это не единственный мой хлеб.

― Не вижу поводов для огорчения, ― опять не выдержала сестра.

― Это не единственный мой хлеб, поэтому я особенно не вникала в хитросплетения «корпоративных» взаимоотношений. Но всё изменилось на одной из конференций. Я не верила своим ушам. Один за другим выходили «новые психоаналитики» с выправкой бывших вояк и командными голосами безапелляционно заявляли ― нам нужен свой русский психоанализ! Словом, фрейдовскую кушетку пора сдавать в утиль.

― Что тут удивительного? ― пожала плечами сестра. ― Зерно отрицает растение, дети ― родителей, а неофрейдисты в своё время отпочковались от Фрейда, чтобы потом быть отвергнутыми своими последователями. Ты имеешь дело с образованной женщиной, ― довольно подмигнула она Зиле.

― Психоанализ ― очень тонкий инструмент, требующий бережного подхода и внимательного отношения не только к пациенту, но и к себе. Грубостью и наскоком здесь ничего не добьёшься, а шельмовать и опошливать его основы не только кощунственно, но и глупо.

― Очень убедительно! Надеюсь тебе хватило ума и выдержки не высказывать это с трибуны.

― Не хватило, потому что для меня это принципиально.

― Когда я слышу слово «принципиально», то особенно остро чувствую шкурный интерес. И чего ты добилась?

― Того, что мне намекнули, ― такая, как я, им не нужна.

― Иди, звони, кайся, преврати всё в шутку, предложи компромиссные варианты, словом, мирись. Иначе так и проходишь всю жизнь в одиночках.

Зиля сидела, не шелохнувшись. Сестра жёстко произнесла:

― Иногда я задаю себе вопрос: откуда в тебе, простой ташкентской девчонке, эта гордыня? Откуда это чувство превосходства, высокомерия, а порой и презрения к другим? Мы все прогибаемся, ты же у нас особенная.

Она властно придвинула кофе со словами:

― Пей, я ещё приготовлю! ― затем, грузно поднявшись, насыпала пахучие зёрна в кофемолку. Зиля всё ещё неподвижно сидела за столом, стараясь сглотнуть подступивший к горлу комок.

― По-моему, ты так и осталась в детстве, ― усмехнулась сестра. ― Иди! ― требовательно добавила она.

― Ты всегда меня подавляла, ― пробормотала Зиля, незаметно проведя рукой по лицу.

Через минуту она уже набирала номер телефона. Луиза удовлетворённо улыбнулась, щёлкнула зажигалкой и с наслаждением закурила. Никогда ещё сигарета не казалась такой вкусной. Докурив, она вышла в прихожую и услышала конец фразы:

― Лева, не будет такого, кишен мерем тохас!

Диалоги

― Здравствуйте. Эмма Борисовна у Вас работает?

― Вообще-то, Эмма Борисовна наша хозяйка.

― Даже так! Как удачно, что я сразу её нашла.

― Она уехала. Обещала вскоре вернуться.

― Как жаль! Я её бывшая одноклассница.

― Подождите, она заходит!

― Сегодня действительно удачный день. Здравствуй, Эмма. Это Зиля.

― Зиля… Мы с тобой не виделись больше двадцати лет.

― Да, с тех пор, как ты поступила после школы в консерваторию, а я завалилась в медицинском.

― Ты очень переживала, я видела. Может, поэтому мы не общались все эти годы?

― Может, и поэтому.

― Кстати, по какому предмету ты не добрала баллы?

― Сочинение. Я выбрала свободную тему и получила тройку. Семидесятые! С тех пор я много пишу и стараюсь выбирать свободные темы.

― Ты никогда не мирилась с поражением.

― Это правда.

― Я часто вспоминаю школьные годы в жарком Ташкенте.

― Мне тоже приходится вспоминать город нашей юности. Оттуда приезжают наши одноклассники, чтобы проконсультироваться и устроить родственников в московские клиники.

― Так ты тоже уехала из Средней Азии?

― Да, в следующем году я поступила в медицинский, шесть лет жила у сестры, потом в общежитии для аспирантов, а после защиты кандидатской, подкопив немного денег, переехала в маленькую подмосковную квартирку. А как ты? Лауреат конкурса имени Чайковского?

― Была, но сейчас с музыкой покончено.

― Эмма, почему? Ты не ладила с точными науками, но играла потрясающе!

― Господи, Зиля, ты так и осталась в детстве! Кому сейчас нужна музыка! Оглянись, на дворе девяносто восьмой, и все музыканты переместились в подземные переходы!

― Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто жаль, может, это твоё призвание.

― Моё призвание ― предпринимательство. Отец, как ты помнишь, руководил фабрикой, и я тоже пошла по его стопам.

― Получается?

― Пока ― да. Взяла в кредит сто тысяч долларов, закупила оборудование, думаю, вскоре получу существенную прибыль. А насчёт призвания, то старшая дочь, полагаю, реализует мою мечту.

― У тебя есть дочь?

― Даже две, погодки Инна и Алла. Да-да, Зиля, мы не молодеем. У Инки уже ухажер завёлся. Я узнавала ― хороший мальчик из обеспеченной семьи, жаль только, что не еврей.

― Да, действительно жаль. Фаина Моисеевна очень бы огорчилась. Я до сих пор в критической ситуации повторяю её присказку на идише.

― Догадываюсь, какую. «Кишен мерем тохас?»

― Ты угадала.

― И часто тебе приходится это произносить?

― Приходится.

― Тогда тебе нелегко живётся. Характер, ситуация?

― И то, и другое.

― Зиля, мне всегда с тобой было нелегко, но я очень тебя любила.

― Я тоже тебя любила, Эмма. В детстве это особенно запоминается.

― Как ты живёшь? «Кмн», «мнс» в каком-нибудь НИИ?

― Опять угадала, почти. Проницательная, гибкая, расчётливая… А ведь ты меня предала ― тогда, ещё в школе.

― Ты сама в этом виновата.

― Не могла простить Фаину Моисеевну?

―Зиля, если мне близкая подруга говорит «я ненавижу твою бабушку», что я должна чувствовать? Мы это часто слышим.

― Только не надо искать антисемитизма в ребёнке. Детская глупость! Я и сейчас прямо говорю, что думаю.

― Тогда я тебе не завидую. Кстати, как у тебя с личной жизнью?

― Никак. Разведена, детей нет.

― Теперь уж ты меня прости. Вероятно, это твоё больное место.

― Ничего, я привыкла.

― После смерти бабушки я действительно решила порвать нашу дружбу. Так она хотела.

― Фаина Моисеевна не любила меня с самого начала.

― Врать не буду, не любила. И вот что странно ― именно тебе довелось быть свидетельницей её внезапной смерти. Когда я вернулась после неудачного экзамена домой, в спальне всё было перевёрнуто ― валялись какие-то коробки, были выдвинуты все ящики комода. В чужом доме трудно найти нужное, тем более если это лекарство.

― Знаешь, Эмма. Я ведь стала психиатром, а ещё занимаюсь психоанализом. Так вот, все эти годы себя спрашивала, почему мне понадобилось так много времени, чтобы найти лекарство, ведь я прекрасно знала, где оно лежит?!

 

Комментарии можно оставить в разделе "Отзывы"