ДАНИЯ
КОПЕНГАГЕН
ХРИСТИАНИЯ — ТЕРРИТОРИЯ ХИППИ
Это произошло девять лет назад, именно тогда мне выпала возможность провести целый день, свободный от экскурсий, в столице Дании — Копенгагене. Был, конечно, и знаменитый замок Эльсинор (Хельсингер), в который Шекспир поселил своего Гамлета — «принца Датского», через несколько часов пути обзорная экскурсия по самой столице «Датского королевства» с обязательными съемками рядом с охраной королевского дворца и знаменитой Русалочкой, ну и многим другим, программным. Но захотелось чего-то специфического, профессионального, познания на грани недоступного, впечатлений с привкусом риска. С другой стороны, какие особенные ощущения могут быть в центре цивилизованной Европы, тем более полезные для психиатра! (Воспоминания о защите последней диссертации несколько поблекли, новых мыслей пока не возникало, а искать все равно хотелось, потому что с физиологией не поспоришь).
Мне повезло, потому что в культурной европейской столице нашлось совершенно свободное от контроля властей место, называемое Христианией. Туда меня привела воспитанная датская девочка, бегло говорящая на английском, очень серьезная и терпеливая. Потом оказалось, что в старой Европе все терпимо-терпеливые, но поначалу это было непривычным, как бы в новинку. Что уж подумал этот опрятно-нарядный ребенок, провожая женщину в шортах до ворот страны хиппи?! Не знаю, на ее лице читалось только уважение к моему непростому выбору.
Христиания занимала несколько гектаров земли, отданной властями людям, которые в России живут рядом с нами, — в одном дворе, в одном подъезде, и даже в соседней квартире. Так же, как и русские «растаманы», они нигде не работали, с утра до вечера либо торговали наркотиками, либо их употребляли, и ничего другого от жизни не хотели. Словом, у них была ярко выраженная пресловутая «философия наркотизма», которая заключалась в декларации: » мы вас не трогаем и вы нас тоже», «оставьте нас в покое — это наша жизнь». Вот на этом все сходство и заканчивалось, начинались различия.
Во-первых, здесь никто не употреблял героин или еще более забористый русский «крокодил», от которых гниют ткани тела (наш госнаркоконтроль был бы счастлив увидеть плакат «нет жестким наркотикам» на самом видном месте Христиании); во-вторых, вокруг было полно престарелых хиппи, которые попали сюда чуть ли не со знаменитого фестиваля в Вудстоке и больше никуда не уходили — на дверях местной пивной так и было написано — ВУДСТОК; в-третьих, они все были носителями своих идеалов юности, и марихуану курили исключительно ради своей выстраданной идеи свободы, хотя бы на этих отведенных гектарах земли.
Меня поразило то, что этим, по сути, маргинальным типам отвели лучшие земли Копенгагена с домами (бывший пороховой завод и здания казарм), пристанью, катерами, лодками и даже пляжем. Они жили опрятно, с садиками, художественно вылепленными печными трубами, идеально чистыми туалетами. Один из хиппи с радостной улыбкой первооткрывателя вызвался показать местную достопримечательность — самый грязный ватер-клозет Европы, заботливо оставленный для истории. За нами, гогоча, пошли другие жители Христиании. Мой попутчик сделал эффектную паузу и торжественно открыл дверь кабинки (в этот момент в памяти неуместно выплыли кадры черно-белой кинохроники — медленное сползание простыни с памятника Карлу Марксу). Все уставились на меня, ожидая реакции. Они не знали, как выглядел туалет моего плацкарта наутро, после того, как его посетил весь вагон; они даже не догадывались об «очке» в большинстве дачных домиков российских пенсионеров. В общем, я их, вероятно, разочаровала.
Удивительного было много: и семьи «коммунаров», никуда не спешащие и самоуглубленные; и радостные дети в белых одеждах, не знавшие школьных репрессий, потому что обучение домашнее (я видела такие семьи в Гоа, они проводили зимы на индийском побережье); и тут же столы, на которых были разложены порошки, таблетки и сухие грибы (Mexicans mushrooms); и поляна, на которой сушились хламиды из батика — традиционная одежда хиппи. Поражало отсутствие какого-либо насилия, как физического, социального, психологического, так и наркологического (у нас бы всех забрали либо в милицию, либо, на худой конец, в наркологическое отделение). Когда неподалеку на траве примостился отрешенный пакистанец, мой добровольный гид лишь печально прошептал: » У него проблемы…». И больше ничего.
Запомнилась одна сценка: в деревянном павильоне, где поутру продавали пиво, сидел толстяк с длинными, по пояс, волосами и довольно помятым, пожившим лицом. На его коленях примостилась тоже немолодая, седовласая женщина в узких обтягивающих джинсах, изрисованная татуировками. Оба курили. Судя по сладковатому запаху, это был не табак. Они нравились друг другу! Как нарколог, я понимала, что в их довольном ворковании, в их эйфории было много от химии, но почему же тогда в моем родном краю та же «психоактивная химия» вызывает агрессию, психозы и слабоумие?! Ответ прост: во-первых, у нас даже «мягкие наркотики» достаточно жесткие, и марихуана превращается в отечественный гашиш и анашу; во-вторых, психоактивные вещества дают доступ к подсознанию, а оно у нас, увы, агрессивное.
Когда через восемь часов экскурсии провожатый предложил мне один из продуктов Христиании, то я с вежливо-мстительной улыбкой отказалась. Он озадаченно покачал головой (зачем приходила?). Я не объясняла, что являюсь психиатром, да еще собираюсь писать художественные книги, а просто душевно с ним распрощалась. Помахав издали рукой, я направилась в сторону центра — к своим.
И это тоже было очень, очень по-русски.