blackside

Безмолвная толпа детей переполняла небольшой зал с зеркальными стенами. Нарядные, модно одетые, любовно причёсанные, они ходили по замкнутому пространству комнаты, перемещаясь от одного объекта к другому по какому-то своему внутреннему плану. У одних были равнодушно-привлекательные лица, у других ― непроницаемые, третьи казались замкнутыми, но никто не выглядел ни испуганным, ни удручённым, ни радостным, ни даже взволнованным. В основном, это были мальчики-дошкольники, и только несколько маленьких девочек разбавляли их чисто мужское общество. Впрочем, обществом или даже просто группой они не являлись. Взгляды детей ни на чём не останавливались, плавно скользя по поверхностям, а блуждающие полуулыбки предназначались самим себе. Они не обращали внимания на окружающих, небрежно обходя друг друга как всё неодушевлённое, встречающееся на их пути. Прозрачные слюдяные глаза смотрели сквозь предметы. Дети напоминали слепых, но при этом видели дальше всех и больше всех, мгновенно охватывая все подробности. Не реагируя на обращения, оставаясь безучастными к окликам, они, тем не менее, обладали молниеносной реакцией на индифферентные раздражители. Это обнаруживалось случайно, родители с болью и надеждой рассказывали об этих способностях в соседних кабинетах, где их слушали десятки специалистов. Дети передвигались по комнате как рыбы в аквариуме, а через прозрачные зеркальные окна на них смотрели взрослые, фиксируя что-то в своих бесконечных отчётах.

Вдруг в углу возникло непривычное оживление. Ребёнок с прической ирокеза ― пухлый, ухоженный, кем-то очень любимый ― начал прыгать, однообразно прихлопывая с энтузиазмом заведённой куклы. К нему присоединился другой, бегая по кругу, как маленький пони по арене цирка; третий проделал то же, но в обратном направлении

― Манежный бег, ― прошелестели за окном. ― Сразу у двоих. Если они заражаются друг от друга бесполезными действиями, то можно ли их научить полезным привычкам?

Как бы в отместку за слабую надежду взрослых один из мальчиков остановился, застыл, с философским видом уставившись в боковую колонну. Первый бессмысленно продолжал делать круги. Взрослые засекли время.

― Господи, как у него выдерживает вестибулярный аппарат? ― ахнула молодая стажёрка.

― Дети, даже здоровые, вообще склонны к стереотипиям. Эти бесконечные считалочки, обезьянничанье, любовь к повторам, ― задумчиво ответил её более опытный руководитель. ― Они находят какую-то свою детскую мантру ― речевую, двигательную ― и повторяют её как кришнаиты своё однообразное «харе Кришна, рама, рама».

На экране телевизора показалась реклама, и дети, как заворожённые, потянулись к яркому изображению и бодрому голосу, в сотый раз гипнотически повторявшему знаменитый слоган торговой компании. На лице у некоторых появилось что-то, похожее на чувство. Это была блёклая тень восторга. С расширенными зрачками они многократно скандировали услышанное.

― Ну что же, ― кивнул головой исследователь, ― в детстве на пионерских слётах я тоже декламировал речёвки. Не могу сказать, чтобы меня заставляли повторять лозунги. Просто мы входили в раж, а если к этому присоединялась барабанная дробь и строевой ритмичный шаг… ― он понимающе взглянул на группу детей, бессмысленно выкрикивающих рекламную фразу.

― Вы ещё вспомните факельные шествия фашистов, ― проявила свою эрудицию стажёрка.

― Почему нет?! Стереотипии завораживают. Может, в этих повторах мы выкидываем какую-то энергию, как, например, в однообразных движениях полового акта? ― он весело посмотрел на девушку.

― Может быть. ― не смутившись, ответила та.

― Я думаю, мы это обсудим после эксперимента, ― быстро произнёс мужчина и заглянул ей прямо в глаза.

― Почему нет?! ― в ответ засмеялась девушка.

«Умная, ироничная, привлекательная», ― подумал исследователь ― «А ещё открытая, теплая и, вероятно, душевно щедрая. Не то, что эти аутисты»

Он ещё раз посмотрел через стекло в комнату. Там ситуация изменилась. Ребёнок, до того сидевший с безучастным лицом, вдруг стал верещать на каком-то своем языке ― смеси курлыканья журавлей и писка дельфинов. Экспериментаторы с интересом наблюдали за остальными, боясь пропустить ответный клич.

― Ведь должен же быть смысл в этих звуках, ― пробормотал руководитель. ― Не может он придумать язык для одного себя.

― Может, и Вы это знаете, ― откликнулась стажёрка.

Мужчина возразил:

― Язык создаётся для общения, это основная его функция…

― … и для выражения своих эмоций, ― продолжала девушка.

― … которых нет. ― закончил её собеседник.

― А если предположить, что они общаются не посредством языка, который является для них лишь имитацией, клише и уступкой нам, а мысленно, невербально.

«Она ещё и фантазерка», ― усмехнулся про себя руководитель. «Посмотрим ночью, как далеко может зайти её фантазия». Девушка ему нравилась всё больше и больше.

Заметив его иронию, стажёрка терпеливо объяснила:

― Вот сейчас Вы о чём-то подумали, могу даже угадать о чём. Подумали, но не сказали. Может, и они общаются без слов.

― Вы угадали о моих мыслях по блеску глаз, дрожанию ресниц, усмешке, то есть по выражению лица. Глаза, лицо, жесты отражают наши мысли и чувства. У этих детей нет ни мыслей, ни чувств. Они – аутисты!

― Откуда Вам это известно? ― не сдавалась стажерка. ― При специальной подготовке лицо и глаза, например, разведчиков, ничего не выражают.

― И это тоже их выдаёт, ― парировал мужчина.

― Опытные шпионы имеют целый арсенал заранее подготовленных чувств взамен настоящих. Как  актеры-профессионалы.

― И всё же ядро личности со всеми эмоциями, мыслями, переживаниями остаётся, а всё остальное – фальшивое, наносное, имитационное.

― Ну вот, Вы сами это произнесли ― имитация. Не исключено, что говорящая часть аутистов просто имитирует звуки, словосочетания, хотя им это не надо.

― А зачем всё, если «им это не надо»?

Девушка помолчала, а затем произнесла:

― Может, чтобы отстали. Может, из любопытства ― что из этого выйдет. Может, из стремления освоить ненужный им язык. Как если б мы стали учить древнегреческий. А может, из жалости к родителям.

― Почему же другие аутисты, по-вашему, молчат?

― А почему древнегреческий знает только горстка специалистов? Молчат, значит, не хотят говорить. Для них это вымерший язык, бесполезные, ненужные навыки ― атавизмы достижений нашей цивилизации.

Руководителя их разговор начал забавлять. Он больше не горячился, а с видимым удовольствием, скрестив руки на груди, продолжал полемику.

― Поразительно! Вы верите в телепатию, невербальную передачу мыслей?! Без пяти минут профессионал ― с солидной подготовкой, работающий по международной программе, проводящий беспрецедентные по новизне исследования!

Девушка впервые смутилась:

― Не то, чтобы полностью верю, ― исследователи не обсуждают проблемы веры, я допускаю, что такое возможно.

― Чепуха! Парапсихологическая спекуляция! Выбросьте из головы всю эту мистику, оккультизм, экстрасенсорику и всякую другую болтовню о непознанных потусторонних явлениях, иначе я пересмотрю наш контракт! ― руководитель шутливо погрозил пальцем.

Девушка, подойдя к прозрачному стеклянному экрану, задумчиво произнесла:

― Просто рассуждения на свободную тему. И всё-таки странно. Друг с другом они ведут себя совсем иначе, чем с родителями. Более слаженно, что ли, несмотря на обособленность каждого. Для нас, исследователей, это не группа ― нет лидера, нет совместных действий, нет обыкновенного общения, но они, кажется, думают иначе.

― А думают ли они вообще? ― пробормотал старший.

Они молча наблюдали за детьми, которые бродили как одинокие планеты ― каждый по своей орбите. Кто-то из лаборантов принёс мобильный телефон и положил на верхнюю полку книжного шкафа. Мальчик, сидевший неподвижно и невозмутимо взиравший на происходящее, неожиданно стремительно вскочил, по-обезьяньи залез на полку и ловко схватил телефон. Вернувшись на свое место, он сосредоточённо начал нажимать на кнопки. В соседней комнате зазвонил сотовый. Одна из женщин, увлечённо беседовавшая с психологом, взяла трубку.

― Кто? Слушаю!

На конце молчали.

― Говорите! Я слушаю Вас!

Казалось молчание продолжится вечно. Женщина, недоумённо пожав плечами, посмотрела обратный номер.

― Не знаю такого!

Ребёнок сосредоточённо слушал голос матери, обращённый не к нему. Это его устраивало. Каждый раз, когда женщина, называвшая себя «мамой», говорила ему «Серёжа» и просила ответить, он чувствовал отчётливый дискомфорт. Когда она брала его голову в руки, поворачивала к себе и заглядывала в глаза, дискомфорт переходил в тревогу, близкую к панике. А если она пыталась его поцеловать, то он испытывал шок, единственным выходом из которого было вырваться, убежать и спрятаться в укромном месте, где его никто не будет мучить требованием близости, и признания.

За стеклянными окнами мама мальчика повернулась к психологу.

― Так Вы считаете, что надо обратиться к психиатру?

― Конечно, Рита, причем, уже давно. Я дам телефон. Психиатр с довольно широким профилем исследований. Последние десять лет она занимается, в том числе, детьми с разного рода психическими отклонениями, куда входит и аутизм. Приготовьтесь к нестандартному подходу. Многое Вас удивит. Впрочем, родителей аутистов удивить трудно.

Когда за женщиной закрылась дверь, психолог ещё раз взглянул в стеклянную комнату ― пятилетний сын Риты невозмутимо нажимал кнопки телефона.

***

― Чего ты добилась? Твой сын сидит в стеклянной комнате как лабораторная мышь! Ты не можешь с ним общаться и никогда не сможешь!

― Во-первых, это и твой сын. А во-вторых, я верю, что когда-нибудь он очнётся и улыбнётся мне.

― Ну да, «спящий красавец». Переложение известной сказки на современный сюжет. Я предупреждал тебя, Рита, что в твоем возрасте ничего хорошего беременность не принесёт.

― «В моём возрасте»! Я здоровая сильная женщина с хорошей наследственностью и без вредных привычек. У меня должен быть прекрасный ребёнок, а вот ты, Антон…

― Что я?! В чём моя вина?! В том, что я моложе тебя на семнадцать лет?!

― А что толку, ты поражён изнутри, оттуда ― гниль. Вот уже пять лет, как мы расстались, но ни одна женщина кроме меня не родила от тебя. Да и я оказалась несчастной матерью.

Женщина бессильно опустилась в кресло, глубоко вздохнула и замолчала. Парень лет тридцати вплотную подошёл к ней и тихо процедил:

― Ну, говори, о какой «гнили» ты упомянула.

― Антон, не заставляй меня рыться в твоем грязном белье, ― устало произнесла его собеседница. ― А, впрочем, сам просил.

Она тяжело встала и подошла к компьютеру. Введя пароль, кивнула на экран:

― Узнаёшь?

― Где ты раздобыла пароль? ― голос парня охрип.

― Не важно. Ты ― нарик. Думаю, не менее семи лет. Самое ужасное, что ты не просто потребитель таблеток, порошка, травы, пластилина и всякой другой дряни, ты наркоман с фантазией. В городе вас десятки, если не сотни. Вы находите, друг друга, общаетесь, делитесь впечатлениями, рассказываете о своих ощущениях и советуетесь, как обмануть окружающий мир и испытать дополнительный кайф от таинственности, псевдоэлитарности и богемности своего существования. В глубине души вы понимаете, что являетесь неудачниками, потребителями не вами созданных благ, альфонсами и приживалами, но на своём сайте ― этакой стране Нарколяндии ― вы короли. Как в блатном мире, у вас есть свои понятия, установленные правила и кодекс неписанных законов, главный из которых ― не пускать чужаков. Своим считается тот, кто «понимает». Это чувство «понимания» надо развивать и углублять. Вас объединяет общая цель ― вечный наркотический поиск. Думаю, где-то в глубине вы романтики и носите Великую Тайную Мечту об идеальном наркотике. Вы скользкие, мутные, ненадёжные, а порой и продажные, но только в нашем мире. В своём придуманном сайтовом мирке вы можете быть прямыми и открытыми. А может это очередная игра? Ведь вы, вероятно, уже забыли, какими являетесь на самом деле!! Все ощущения, мысли, стремления ― не ваши, а от разрисованных голландских таблеток, мексиканских грибов, афганского опия и чуйской конопли.

― Откуда тебе всё это известно? ― парень с трудом вышел из оцепенения.

― Если хочешь понять своего маленького сына, то начинаешь изучать его взрослого отца, ― горько усмехнулась Рита. ― Я всегда знала о твоих подружках. Когда к нам ворвалась одна из них, Эля, и устроила мне скандал, я молчала. Когда нанятый мною служащий отеля сообщил о том, что ты кувыркаешься с десятиклассницей, я терпела. Знала, что вы расстанетесь, и не ошиблась, увидев эту Карину на телеэкране. Они были юными, как и ты сам, и это долго продолжаться не могло. Твои искромётные увлечения длились не более трёх месяцев, но в последний год нашей связи ты изменился ― появилась не женщина, а нечто большее. Я разузнала о твоей последней пассии. Дана ― прожженая наркоманка, проститутка, психопатка. Именно она, полагаю, приучила тебя к допингам, именно она ввела тебя в круг наркоманов, и именно к ней ты прикипел за последние пять лет.

Антон, сузив глаза, медленно произнёс:

― Может, ты и права, не с той женщиной связался.  А кто меня ― двадцатилетнего молокососа приучил к ощущениям, кайфу, пусть не наркотическому, сексуальному, но кайфу.

Женщина покачала головой:

― Внешне всё так, но не я была твоей первой учительницей, ты сам открыл мне дверь в комнату чудес. Ты был талантлив. Это единственное, что ты умел делать. За остальное я платила. Видно, слишком щедро, потому что потом пришлось за это расплачиваться, но не деньгами. Не знаю, какую дрянь ты потреблял, если твой единственный ребёнок родился аутистом.

Послышался голос охранника:

― Маргарита Сергеевна, няня привела Серёжу.

― Впусти, ― произнесла Рита.

В комнату вошла пожилая дородная женщина с пятилетним мальчиком. Ребёнок был так хорош, что сразу притягивал взгляды окружающих. Равнодушно пройдя мимо родителей, он направился к музыкальному центру и уверенно нажал кнопку пульта. Послышался чарующий голос Элтона Джона, исполнявшего забытый хит.

***

Старое здание психоневрологической больницы выглядело внушительным и помпезным. Полукруглый двор у главного входа напоминал о том времени, когда к нему подъезжали экипажи, кареты «скорой помощи», повозки с продовольствием для больных, тарантасы из глубинки. Литые чугунные перила, массивные колонны, основательно настеленный дубовый паркет полуторовековой давности, высокие потолки с резной лепниной ― всюду была видна история. Развешанные в коридорах портреты суровых бородачей в глухих сюртуках дополняли впечатление о давних традициях этой психиатрической лечебницы. Всякий, кто наслышался об ужасах подобного заведения, был удивлён и несколько разочарован, когда вместо дюжих санитаров, душераздирающих криков и опасного безумства сталкивался с юркими медсёстрами, тишиной и лёгкой скукой.

Изменилась как сама лечебница, так и её жители. Канули в лету смирительные рубашки, мокрые простыни, ледяной душ, угрюмые решетки на окнах. Психотропные препараты примирили врачей и их пациентов, сделав последних послушными и задумчивыми. Среди больных появилась тенденция объяснять свои недуги действием космоса, мирового эксперимента или модного экстрасенса. Устаревшие слова «порча», «сглаз» заменили свежие «телепатия», «телекинез», «астрал» и «трансцендентность». Впрочем, последняя новация давалась лишь самым продвинутым пациентам. Доктора уже не удивлялись, когда больные произносили «у меня был бред» и постепенно стали привыкать к парадоксальному «кажется, он у меня опять начинается». Ничего подобного  раньше быть не могло, но наступили новые времена, которые принесли с собой иные душевные расстройства.

Об этом рассуждала женщина-психиатр, проходя мимо лекционного зала в свой кабинет. Двадцать пять лет в больнице, а казалось ещё вчера в этом зале на заседании кружка она с восторгом пересказывала психиатрические тексты, зная, что будет это делать и дальше, а ещё создавать свои. Удивление от психиатрии, возникшее в юности, не прошло до сих пор, и это роднило её с  прежней студенткой, какой в душе она и оставалась. Табличка «профессор», уже с десяток лет висевшая на двери кабинета, вызывала чувство внутреннего беспокойства из-за своей пафосности, поэтому для себя она была «профессоршей», что полностью примиряло её с высокопарной торжественностью этого звания. Возвращаясь из детского отделения «профессорша» обдумывала увиденное. Двое детей ― девятилетний мальчик и двенадцатилетняя девочка. Мальчик пытался уйти из жизни, прыгнув лестничный проём, ― ему не хотелось жить. Девочка считала себя виновной в болезнях всех людей и горестно их оплакивала. Да, психиатрия изменилась. У детей наблюдаются депрессии и грандиозный бред виновности! На глазах появляется новое поколение душевно больных. Налив зелёного чая, «профессорша» взглянула на часы. В кабинет тут же постучали. Дверь отворилась, и в проёме показалась очень красивая женщина с маленьким мальчиком. Быстро на них взглянув, «профессорша» прикинула ― примерно её ровесница, а ребёнку не больше пяти. Она кивнула на стул.

― Устраивайтесь. Я позову персонал, чтобы посидели с ребёнком в коридоре, а Вы, не спеша, расскажете мне о своем сыне.

Когда за ребёнком закрылась дверь, женщина представилась:

― Маргарита Сергеевна, а сына зовут Серёжей.

― А моё имя на табличке, ― тепло улыбнулась психиатр.

― Я пришла по совету психолога из программы исследования аутистов. Знаю, надо было раньше, но я надеялась, что всё пройдёт.

― Когда Вы заметили неладное с сыном?

― Он с самого рождения был особенным, мой Серёжа. Все им восхищались ― любой мог взять ребёнка на руки и почувствовать себя его отцом или матерью, таким покладистым он казался. Меня вначале это не беспокоило, дети бывают разными ― моё дитя было миролюбиво.

― Может, это являлось безразличием? ― тихо вставила собеседница.

― Скорее всего. В три года стало ясно, что меня, как маму, он не выделяет или не признаёт. Я разговаривала с другими матерями аутистов. Они обманывают себя, утверждая, что дети в глубине души к ним привязаны. Исчезни родители на неделю, месяц, или год, это пройдёт незаметно.

― Маргарита Сергеевна!

― Зовите меня просто Ритой.

― Хорошо, Рита, когда Ваш сын из послушного покладистого ребёнка стал отчуждённым?

― Примерно в пять лет. Он всё же научился говорить, хотя предпочитал молчать. Как все дети его возраста, он называл себя в третьем лице, но другие уже постепенно проявляли свою индивидуальность, выражая желания грозным «Я хочу!», а мой Серёжа уходил от этого. Вначале он мягко уклонялся, отводил глаза, прятался в укромных местах, но когда я настаивала, то он ещё больше упорствовал. Порой дело доходило до истерики. Если я слегка прижимала его голову, целовала, старалась поймать этот ускользающий взгляд, он начинал кричать, биться, вырываться из рук и, как маленький пушистый зверёк, залезал в свою норку ― место под письменным столом.

― Рита, а Вы хотели иметь ребёнка?

― Да, очень. Видите ли, я находилась в достаточно длительной любовной связи ― около семи лет. Увлечение, привязанность, привычка. Мальчишка был намного меня моложе и заменял мужа, сына. На восьмом году знакомства, будучи уже зрелой, ― акушеры называют нас «старыми первородками» ― я решила иметь ребёнка.

― Как отнёсся к этому его отец?

― Однозначно ― отрицательно. Он действительно не годился на роль отца. В этом есть моя доля вины. Я его испортила, превратив в «постельного мальчика» и щедро награждая за свои поздние ощущения. Не обращала внимания на его любовные похождения с ровесницами, ведь у него был настоящий сексуальный талант! Правда, этим всё и закончилось ― ни специалиста, ни профессионала, ни семьянина из него не вышло.

― Природа устроена мудро и равномерно распределяет свои дары, ― послышался тактичный ответ.

― Антон возражал против моей беременности, начались размолвки, ссоры, а затем и скандалы.

―  И всё это слушал Ваш ребёнок, удобно устроившись в материнской утробе!

― Вы думаете, он слышал?

― Не исключено. Чувствовал, переживал на своем эмбриональном уровне, не хотел выходить из девятимесячного  пристанища, а выйдя ― ужаснулся. У аутистов жизненный девиз: «Не слышу, не вижу, знать не хочу ― оставьте меня в покое». Некоторые из них настолько не хотят видеть этот свет, что у них развивается атрофия зрительного нерва ―реальная слепота.

― Разве слепота зависит от желания человека?

― Никто не знает, когда функциональные нарушения переходят в органические. В функциональном много органики, а органика всегда с примесью функционального. Впрочем, гипотеза о причинах частой слепоты аутистов ― всего лишь предположение.

Психиатр, прикурив тоненькую сигаретку, задумчиво посмотрела на мать ребёнка. Сколько их было в этом кабинете! Можно написать психологический портрет ― преданные, любящие, самоотверженные, не мирящиеся с реальным положением, ищущие, надеющиеся, прошедшие «домашний психологический ликбез», стремящиеся к победе, забывшие о своей личной жизни, брошенные мужьями…

Помолчав, «профессорша» сказала:

― Никто не спрашивал у Вашего сына, хочется ли ему рождаться на свет. Об этом никогда не спрашивают, потому что не ждут ответа. Он появляется в процессе жизни. Нежелание жить в этом мире, выполнять его требования, достигать и удерживаться на достигнутом, бороться, побеждать или быть побеждённым, любить самому и испытывать бремя чужой любви, нести ответственность за себя, семью и детей ― всё это нередко проявляется в саморазрушении. Когда оно начинается? После того, как сердце оказалось разбитым? В детстве, при встрече с невзгодами? Может, при рождении или даже в момент зачатия? Ответа нет. Аутисты ― загадка для всех. Они отказываются иметь с нами дело, ускользая в свой, нам неведомый мир.

― Я бы всё отдала, чтобы сын посмотрел на меня, прижался, назвал мамой, ― горестно промолвила посетительница. ― Вы по роду своей деятельности видите этих детей. Какие они?

― Разные, ― неопределённо протянула «профессорша», гася сигарету.― Некоторые не позволяют до себя дотронуться, приходя  в неистовство, когда к ним просто прикасаются. Другие садятся на колени к родителям, позволяя себя качать, но также охотно идут за любым, кто возьмёт их за руку. Аутисты ― как эхо окружающего. Эхом повторяют движения, эхом воспроизводят слова. Их жесты бывают нелепыми ― в виде многократных повторений, но могут быть быстрыми и ловкими. Они неумело завязывают шнурки и застёгивают пуговицы, но даже крошка-аутист легко осваивает телевизионный пульт управления, точно нажимая кнопки и клавиши. Отношение к технике ― это особая непознанная страница.

Мама ребёнка вскинулась.

― Да, это поразительно! Помню, Серёже было около трёх лет. Я сказала как-то своей матери, что мне надо рано вставать ― в шесть утра, а освоить функцию будильника на сотовом я не смогла. Она обещала меня разбудить, старики спят мало. Утром ровно в шесть заработал мобильный телефон. Я посмотрела на сына. Он сидел с потешной рожицей, на которой была размазана каша, ― держать правильно ложку он не научился до сих пор.

Психиатр кивнула головой.

― Да, многие аутисты имеют слабость к неодушевлённым техническим игрушкам. Известны даже случаи компьютерных гениев среди них. А ещё их притягивают цифры, буквы, знаки, символы. Никогда не забуду десятилетнюю девочку с уникальными способностями угадывать дни недели любого года. Впрочем, нет, она угадывала любые дни за период в девять месяцев до своего рождения и тридцать лет ― после.

― Мой Серёжа может сложить самый сложный паззл, но обратиться ко мне с простым предложением не в состоянии. Ему пять лет, а он легко запоминает любой прочитанный мной текст ― даже на техническом языке. Как это можно объяснить?

― Как аномалию развития, сбой в программировании, ошибку природы. У аутистов нарушен процесс аутоидентификации, они не формируются как личности, а значит безлики. Как инопланетяне, попавшие на чужую планету. Я выражаюсь, конечно, образно.

― Инопланетяне, ― тихо произнесла Рита. ― Я об этом читала в интернете. Речь шла о новых людях ― поколении индиго. Они особенные. Мало пользуются речью, не нуждаются в тесном общении и проявлениях любви. Внутренне одинокие, непонятые, странноватые для рядового обывателя, подчастую одарённые, они живут собственной жизнью.

― Почему «индиго»? ― спросила «профессорша».

― Вроде бы вокруг них особое поле ― голубоватое свечение.

Наступило молчание. Психиатру не хотелось обижать женщину и она осторожно сказала:

― Определённая доля правды в этом есть. Специалисты отмечают беспрецедентное увеличение числа аутистов. Причины неясны: магнитные аномалии, воздействие излучения, загрязнённость космоса, генные мутации. И все же, Рита, я бы не стала отрываться от реальности. Никто этого голубого свечения не видел.

― Не доказано, значит не опровергнуто, ― тихо сказала женщина.

«Профессорша» грустно посмотрела на неё. Вот ещё одна фантазёрка. Впрочем, пусть верит во всякую чепуху, лишь бы не наступило уныние, а там и до депрессии недалеко. В кабинет постучали ― вошла медсестра с мальчиком. Ребёнок независимо подошёл к столу и начал попеременно брать все предметы. Вскоре, потеряв интерес, он скользнул взглядом по стенам. Губы мальчика растянулись в зачарованной улыбке ― он увидел круглый циферблат календаря на все времена. Подойдя, он начал изучать его и через минуту, покрутив пластиковые круги, выставил дату ― XXI век, 2002 год, 16 ноября. Женщины подошли к ребёнку и молча встали за ним.

― Сегодняшнее число, ― прошептала мать ребёнка.

Резко зазвонил телефон. «Профессорша» метнулась вглубь кабинета, схватила трубку и начала оживлённо о чём-то говорить. Слышались обрывки фраз: «Мальчик?.. Всё благополучно?.. Отлично… Перезвоню.»

Когда она вернулась, на календарном циферблате стояла новая дата ― XX век, 1997 год, 9 февраля.

― Что это? ― спросила психиатр.

― Дата его рождения, ― задумчиво ответила мать.

― Извините, ко мне сейчас на консультацию должны привести ещё одного ребёнка из детского отделения ― тоже, кажется, аутиста. Медсестра уже ждёт в коридоре.

― Да, конечно, ― заспешила женщина. ― Вы мне только скажите, дети-аутисты ― какими они вырастают? Что бывает со взрослыми аутистами?

― Об этом поговорим в будущем, в процессе взросления Серёжи. А пока посещайте специальное детское учреждение для подобных детей. До свидания, малыш, до встречи ― психиатр протянула руку ребёнку.

Тот спокойно стоял между женщинами, не шелохнувшись на призыв.

Выйдя с Ритой из кабинета, он скользнул быстрым взглядом по мальчику ― его ровеснику, которого сопровождала женщина в белом халате. Дети прошли мимо, слабо улыбнувшись в пространство. Они сразу узнали друг друга, ведь от каждого исходило голубое свечение.

Комментарии можно оставить в разделе "Отзывы"