Тема: «БЫВШИХ ШПИОНОВ НЕ БЫВАЕТ» ФРАГМЕНТ 2

Дмитрий Борисович засыпал рано – давняя привычка, приобретенная еще в юности. Впрочем, и просыпался засветло. В странах, куда его посылали, квартиры снимались с одним условием: окна кухни должны выходить на восток. Он любил встречать рассвет с чашечкой кофе в руках, канцелярским набором на столе и с уверенностью, что именно шифровки и донесения – эти утренние творения – и являются самыми ценными, значимыми и достойными настоящего мужчины. Его работа казалась ему наиболее важной. В сравнении с ней любая другая была обычной обывательской рутиной.

С опасностью можно свыкнуться, но не замечать ее – большая ошибка. Это он уяснил, еще будучи наивным юнцом в начале тридцать седьмого, к концу года от былой восторженности не осталось и следа. Училище и война основательно развеяли романтику молодости. Свое тридцатилетие он встретил на Балканах – там были проблемы. Дмитрий Борисович раздваивался: одна его часть – смелая и отважная – служила родине, усиливая ее могущество; другая – подлая и низкая – прислуживала вождю, подпитывая его паранойю. Вообще-то он знал, что герой, но именно это обстоятельство надо было скрывать, слившись с толпой неприметных людей в хороших костюмах.

Он стал незаметен, стараясь не выделяться ни внешностью, ни поведением, ни привычками, работая над деталями (а именно они и выдают): выражением лица, жестами, невольными реакциями – и, добиваясь того, что даже после многократных встреч было невозможно составить его портрета. Он стер в себе личность, загнал ее глубоко внутрь, повторяя за собеседниками их движения, позы, эмоции (позже это назовут «отзеркаливанием», но Дмитрий Борисович таких слов не знал и делал все по наитию, глубокой профессиональной интуиции).

И все же однажды его отозвали назад. Он ломал голову над причинами и внутренне готовился к аресту. Сбежать не было никакой возможности, так как дома оставались мать и сестра. Вернувшись в московскую квартиру, он каждую ночь прислушивался к уличным звукам, стараясь не пропустить шуршание шин по гравию дворовой площадки. Тот стук он узнал сразу – сам не раз стучал в чужие двери, когда начинал работать в органах, довольный тем, что ему поручили важное дело – стучать. Он соскочил с кровати, разбудил мать с сестрой и тихо сказал: «Повяжите вокруг пояса чернобурки, будет обыск, заберут все. Если вас после меня не арестуют, то продадите – на первое время хватит».

Его забрали, продержали ночь, потом отпустили. О чем с ним тогда беседовали, он не рассказывал никому. Остальные полвека своей жизни Дмитрий Борисович прожил без иллюзий, из всех своих черт характера сохранив лишь необходимые – осторожность, терпение и расчет. Смерть жены во время родов окончательно лишила его веры в справедливость на этой земле, сделав циником и мудрецом («Бог забирает к себе избранных» – пусть рассказывают это простакам и глупцам!).

Родившуюся дочь назвал Роксаной, отдав на воспитание матери. Девочка стала смыслом его существования. Он помнил, как малюткой она деловито возилась, подметая животом пол и отыскивая давно затерянные вещи, а потом, счастливая, приносила их в зубах; как, уходя из дома, он оставил ее ползующей на четвереньках, а, вернувшись, встретил стоящей у рояля – поза была такой, будто она это умела всегда. В другой его приезд дочь уже выросла до нарядных платьев с  клетчатым фартучком – аккуратная и чистоплотная маленькая «мамзель». Такой же прибрано-ухоженной, но уже в белом фартуке Роксана пошла в школу. (Где он тогда работал – в Албании? Нет, в Ливии – Каддафи всегда был непредсказуем!). К тому времени он получил неплохой статус советника при посольстве.

Как же он был счастлив, когда дочь приезжала к нему на летние каникулы! В персонале нужды не было, в учителях тоже. Девочка быстро впитала английский и арабский языки, освоила навыки хорошей хозяйки, научившись обращаться с прислугой.

В институт поступила легко, ему даже вмешиваться не пришлось, а там еще два языка, всего – четыре. Роксана стала образованной женщиной, компетентной в юридических вопросах (тогда существовала специальность –»юрист внешней торговли»). Ничего не пригодилось в браке. Четверть века служения мужу, его карьере, его деньгам. Было бы несправедливо, если бы все состояние досталось любовнице! Дмитрий Борисович не мог этого допустить.

Мужчины сходят с ума, когда в свои закатные годы встречают  «сочных телок» (именно так он  оценил девицу во время своей беседы. Самоуверенная до наглости, алчная и расчетливая, а, в общем-то недалекая, она пыталась его шантажировать и даже запугивать, говоря о сыне Роксаны, намекая на его карьеру в Англии (интересно, откуда все разузнала?). И как последний козырь выложила о своей беременности. Было ясно, что с такой пираньей договориться не получится. Что же, тем хуже для нее, решил он и сделал то, что делал не раз. Взрыв самолета с зятем на борту поставил точку в затянувшейся истории.

Дмитрий Борисович до сих пор с удовлетворением вспоминает об этой операции – задуманное было выполнено чисто, без помарок и что отрадно, с пользой для дочери. Все ее таланты, приобретенные знания нашли применение в семейном бизнесе. Прав был сумасшедший вождь: «незаменимых людей нет».

И вот как награда – правнук. Теплый комочек живой плоти, срыгивающий материнское молоко, облегченно исторгающий неведомые газы (откуда эта «газовая атака», которая буквально распирала маленькое тельце?) – потешный и беспомощный. Каждое утро Дмитрий Борисович отправлялся к Вадиму домой, часами просиживая с его женой, няней и своей сестрой (она была совсем молода – чуть больше семидесяти!), боясь пропустить что-то главное, упустить нечто важное, чего завтра уже не будет. Бутуз таращился на него своими водянисто-синими глазами, бессмысленно улыбался в пространство и счастливо вздыхал, когда удавалось выжать из себя гороховую кашицу. Дмитрий Борисович, подозрительно рассматривая испачканные памперсы, поводил носом от исходящего  амбрэ и отдавал распоряжения, очень дельные как ему казалось, но женщины лишь кивали головами, делая все по-своему.

Так, в сливочно-пенном раю проходило утро, где каждый был уверен, что только он знает, как  правильно растить ребенка. Иногда к ним присоединялась Роксана, но редко, урывками, всегда куда-то спешащая и чем-то озабоченная. Было ясно, что всю материнскую энергию она отдала сыну, а сейчас открыла какую-то новую страничку своей жизни, о которой Дмитрий Борисович ничего не знал.

Начало апреля удивило теплыми ветрами, особой прозрачностью весеннего света – он пронизывал оголенные деревья, создавая зыбкие причудливые литографии. В квартире было душно и натоплено. Дмитрий Борисович открыл форточки, впустив вечерний сумрак, (не признавал он искусственного воздуха кондиционеров, развешанных Роксаной в каждой комнате!), посыпал в кормушки семечек. Тут же подлетели прикормленные за долгие годы сизые птицы и, не обращая на него внимания, начали клевать. Старик задумчиво посмотрел на темнеющую полоску реки, потом коротко вздохнул, не спеша открыл тоненькую книжечку.

 

 

«Снег апрельский быстро тает,

Превращаясь в грязь и лужи.

       Я печально дни листаю,

       Отнимая их у стужи».

Он взглянул на фотографию автора – печальная, тоскующая, нежная.

«Поздним утром, просыпаясь,

Расстаюсь опять с надеждой

Грустно  снегу улыбаюсь,

Что кружится как и прежде».

Она определенно талантлива – эта одинокая грустная женщина!

«На дорогу он ложится,

Хоть страстная уж неделя

Неужели мне не снится

Моя жизнь в конце апреля».

 

«Гениальность творца кроется в том, что за каждой строчкой видишь и ощущаешь себя», – подумал Дмитрий Борисович, перелистывая сборник.

       «Лбом прильнувшая к окну,

Вглядываясь в ночь

Я пожалуй не усну,

Ожидая дочь».

       Кстати, о дочери, надо позвонить – что-то с ней происходит, этот лихорадочный взгляд…

Старик набрал номер телефона, в ту же секунду послышался хриплый голос Роксаны.

— Папа! Ты еще не спишь? Вроде бы твое время уже пришло.

— Детка, не путай, я не твой внук, которому положено спать, – назидательно ответил Дмитрий Борисович, ничуть не обидевшись.

— Прости, – хмыкнула дочь, – не то сказала. Просто ты такой консервативный, устойчивый и…

— Предсказуемый? – усмехнулся он. – Что же, в моем возрасте резкие перепады вредны.

— В моем, вероятно, тоже, – тихо произнесла дочь.

Что-то в ее голосе насторожило Дмитрия Борисовича, еще непонятная порывистость, неизвестно откуда взявшаяся скрытность. Не нравилось ему все это. Однажды такое уже было. Тогда появился юный герой, Руслан, кажется. Он знал подобную категорию жиголо – через постель сделают любую карьеру! Мало того, что дочь с помощью своего покойного мужа выбила для молокососа депутатский статус, но еще ему, Дмитрию Борисовичу, опытному человеку, бывшему разведчику, пришлось откупаться. Все из-за снимков –сопляк наделал их целую кучу. Конечно, можно было и не платить, он бы никому не показал, особенно после поучительного взрыва самолета (фрагмент темы: «так будет с каждым, кто встанет на моем пути! «), но Дмитрий Борисович решил не рисковать. Роксане он ничего не рассказал. И вот снова – тот же ускользающий взгляд, та же взбудораженность и уклончивость вперемежку  с упрямством. Как бы она опять чего не натворила.

— Я сейчас к тебе приеду, – решительно сказал старик.

— Не стоит, уже поздно, – вяло отреагировала дочь.

— Стоит, – твердо поставил он точку и отключил трубку.

Дом Роксаны был совсем близко, поэтому Дмитрий Борисович пошел пешком. Он всегда любил этот город – и в детстве, и в юности, а особенно в старости. Живя за границей, он вспоминал помпезное метро, пафосные высотки, но больше всего – бывшую коммуналку на проспекте Мира. Место, где росла его драгоценная дочурка.

                    

Иногда ностальгия была столь сильна, что он просил привезти ему «русский набор» – водки, ржаных сухарей из бородинского хлеба и побольше кильки. Он смог сохранить любовь к родине несмотря на постоянный страх быть ею уничтоженным. Говорят, Москва изменилась, что же, это верно, а разве не изменился Лондон или Париж с их новой сумасшедшей архитектурой? Все меняется – и в центре, внутри кольца, и за его пределами. Вначале кольцо было малым – вокруг Кремля, потом расширилась до Садового, потом до Московской кольцевой дороги, а сейчас…

За поворотом показался дом дочери. Дмитрий Борисович вошел в подъезд, мимоходом кивнув старой привратнице, нажал на кнопку лифта. Створки дверей бесшумно раскрылись (прежние, резные, кованые, нравились ему больше; конечно, они гремели, но в этом была своя прелесть).

Роксана стояла на площадке и курила. В левой руке она сжимала мобильный телефон. Дорогая косметика, приятный запах духов, со вкусом подобранная одежда. И только горестно-напряженный, почти затравленный взгляд выдавал ее состояние. Она смотрела на него из потемневших запавших глазниц, и ее лицо напоминало маску индейца – обветренное, враз осунувшееся.

— Ты же обещала больше не курить, – мягко сказал Дмитрий Борисович, отбирая у нее сигарету.

— О, папа! – произнесла она, обвила как в детстве его шею руками и тихо заплакала.

 

 

 

 

 

 

 

»

Комментарии можно оставить в разделе "Отзывы"