blackside

Библиотека психоаналитического рассказа

Я НЕ ЖИВУ – Я ВЫЖИВАЮ

( Из сборника «Борделяйн»)

Весна за диспансерными окнами выдалась жаркая. Ещё только начало мая, а уже цветет сирень. Тюльпаны, такие привычные для этой поры, завяли, поблекли и выглядят травянистым мусором на подсохшем черноземье клумб, зато сирень с одуряющим ароматом пышно разрослась вдоль железного забора, подступив к окнам больницы. Впрочем, мне не до лирики. Вот уже третья неделя, как я добровольно заточил себя в палату с нарядными свежевыкрашенными ажурными решётками. Вокруг снуют больные, кто на завтрак, кто на процедуры. В основном, маются от безделья. Сажусь на широкий подоконник. С нашего пятого этажа видно всё, что происходит за распахнутыми окнами городской больницы, стоящей прямо напротив.   

На  втором этаже проходит врачебная «пятиминутка». Уж не знаю, что там за отделение, но заведующая ? дебелая, безвкусно одетая блондинка — явно психопатка. Вот она что-то выговаривает врачам. Женщина краснеет, напряженно вытягивается, трясёт какой-то бумагой, угрожающе выпятив грудь. Ёе очки зловеще поблёскивают в свете майского дня, рот сведён судорогой ненависти. Врачи стараются на неё не смотреть, понимая, прямой взгляд – призыв к агрессии, а, значит, к неприятностям. Бедняги, вероятно, они усвоили одно правило – надо переждать, иногда бывают и хорошие дни, когда позволяются некоторые вольности. Но сейчас этих дней почти нет. Весна!

Наконец, все расходятся. Тетка обращается к молодому врачу-новичку. Ясно: «А Вас я попрошу остаться!» Мальчишка строптиво поднимает голову, что-то говорит. В ответ женщина яростно рвёт бумаги, которые разлетаются по кабинету как хиросимовские журавлики. Парень стоит бледный, с перевернутым лицом, подрагивающим подбородком. За что она его так не любит? Подойдя к окну, женщина спокойно закуривает. На прояснившемся лице появляется тонкая, мстительная улыбка. От духоты в подмышках расползаются два темных пятна. Она скидывает халат, оставаясь в легкой блузе. Немного подумав, снимает и её. Господи, у этой матроны великолепное, нетронутое временем и мужчинами, тело! Женщина задумчиво кладет руки на роскошную грудь, как бы проверяя их тяжесть. Грудь, на которой никогда не лежала мужская рука; грудь, которая никогда не вскармливала младенцев. Нет, мальчишке надо срочно увольняться, она же его сожрёт! Внезапно встрепенувшись, женщина запахивает занавески.

На четвертом этаже ординаторская хирургов. Врачи уже вернулись  с рапорта и мирно пьют чай. В основном, мужчины. В соседней медсестринской движение —  что-то отваривают, режут, перекладывают, суетятся. Опять будут справлять какой-нибудь мифический праздник. А вот и герой дня ? невысокий, широкоплечий, темноволосый красавчик с засученными рукавами. Вокруг него вихрятся потоки: медсестры – старые, молодые ? просто летают, поднося блюда. Что их привлекает – выразительные пластичные руки, ещё вчера державшие скальпель; обнаженная шея с подступившим под самое горло темным опушком; уверенные манеры самовлюбленной звезды? Вчера он томно бродил по отделению, попеременно появляясь в каждом окне – в голубом халате, бахилах, крошечной шапочке. После проведенной операции никак не мог выйти из образа. Исчезнув на некоторое время, вновь явился, уже вечером – как дежурный врач. В который раз к нему зашла невысокая, ладно сложенная брюнеточка ? медсестра ночной смены. Короткий халатик, под ним почти ничего. Живая иллюстрация ? «медсестра по глазки в марлевой повязке». Шлюшка, конечно. А может я это из зависти? А завидовать есть чему ? посадив ёе на колени, он заводит бесконечную любовную игру.

Я люблю наблюдать за больницей ночью. Я вижу то, что скрыто от самих пациентов. Иногда в окне напротив появляется один и тот же больной и часами смотрит на наш диспансер. Мы не приветствуем друг друга. Одиночество каждого так очевидно, что нет смысла его разрушать. Я ? наркоман. Нас называют циниками, это правда, но мы еще и лирики. Спроси любого о его любимом наркотике, и он такую песню запоёт, что обычная влюблённость покажется жалким переживанием по сравнению с неостывающим чувством наркомана. Никто на свете кроме него не в состоянии понять, насколько это безнадёжно. В нашем отделении ещё семь человек, троих я знаю уже давно. Они, как и я, наркоманы «со стажем», остальные ? новички. Мы не друзья и даже не приятели. Каждый одичал по-своему и в дружбе не нуждается. Один из них, Генка, зовёт меня к врачу. Нехотя спускаюсь с подоконника, лениво поправляя одежду.

В ординаторской сгрудилось с десяток студентов. Их привёл какой-то очкарик, напоминающий мультяшного умного кролика («А сейчас, Винни, будем пить чай с мёдом»). Наверное, все вундеркинды друг на друга похожи (как наркоманы) ? типаж выросшего Гарри Поттера. «Гарик» серьёзным прочувственным голосом предупреждает ? надо быть предельно искренним и правдиво отвечать на вопросы. От кого он хочет услышать правду? От наркомана?! Смех, да и только!

Переглянувшись с Генкой, мы садимся с комично — строгими лицами ? спрашивайте! В ординаторской повисает долгое молчание. Они не знают о чём говорить! Наконец, «Гарик» берёт инициативу на себя.

? Давно Вы употребляете наркотики?

Генка вяло произносит:

? Я ? семь лет, а ты? ? он поворачивается ко мне.

? Восемь, но засчитываются только последние пять.

? Это почему же? ? недоумённо вскидывается Генка.

? Да по кочану, ? веско отвечаю я. Первые два года я был «эпизодически употребляющим», потом ? «систематически употребляющим» и лишь в последние пять лет стал наркоманом.

? Но! ? изумляется моей грамотности Генка. ? Я, вроде, в медицинском учился, а таких подробностей не знаю. Сам-то я ширяться начал сразу. Чего время терять?

? Как чего! Вот потому у тебя и гепатит. Скажи спасибо, что СПИДа не подхватил.

  Мы свободно разговариваем, не обращая внимания на окружающих. Ну прямо Бим и Бом! «Гарик» первый чувствует что-то неладное, пытаясь вернуть беседу в нужное русло, но нас несёт.

? Ты им про кайф расскажи, тот, что стоит десяти оргазмов.

? Ну, брат, это очень личное, потаённое, почти интимное, ? Генка умиленно-застенчиво смотрит на девчушку у окна. – Тот, кто не пробовал, не поймёт, ? он заговорщицки подмигивает студентке.
Откуда-то сзади доносится девичий голос ? холодный и внятный:

? Лучше бы вы рассказали о ломках, которые для вас страшнее смерти, или передозировках, когда вы почти умираете.

Этот голос почему-то вызывает во мне раздражение

? Что конкретно вас интересует? Ломки? Да, бывают, но мы ? грамотные наркоманы. До них не доводим, сразу же ? под наркоз, глядишь, и кровь очистилась.

Генка радостно кивает головой:

? Вот-вот! Это вначале чего-то боишься, а потом ? ни бога, ни чёрта.

Очкарик «Гарик» осторожно произносит:

? Может, это бесстрашие у вас появилось после реанимации во время передозировок?

А он действительно не дурак! Я задумчиво рассматриваю ладони:

? Может, и так. Когда трижды побываешь в коме, как на «обратной стороне Луны», то всё потом кажется несерьёзным, по-детски плюшевым. Это вначале наркоман плачет от своей депрессии, а потом только смеётся.

? Давно у Вас появился цинизм? – почти шепчет студент.

? Да он был всегда! ? доносится сзади уже знакомый злой голос. Вы лучше спросите, скольких они подсадили на иглу!

Сейчас она у меня дождётся! Оскорбленно вскинув голову, поворачиваюсь к приятелю:

? Геннадий, я в таких условиях работать не могу. Нас здесь не любят.

Мы дружно встаём и притворно направляемся к дверям. Студенты набрасываются на девчонку. Сработало!

«Гарик» вкрадчиво, боясь вызвать ответную реакцию, говорит:

? Но студентка права. Не секрет, что один наркоман может подсадить только за год до шести человек.

? Может, но это не к нам. Геннадий, ты виновен в болезнях других людей?

? Чего-чего! ? Генка глуповато хлопает белёсыми ресницами.

? Ты подсадил кого-нибудь на иглу, болван?

? Несколько раз было, но они сами этого хотели, а насильно ? нет. Подожди, ? оживляется он через секунду, ? помнишь Руслана, со мной учился в медицинском. Так он сделал это своей второй профессией. Даже в группе двоих «угостил». Один из них я, ? Генка клоунски раскланялся. ? Другой, Виктор, от первой таблетки концы отдал, у него какая-то особая аллергия была. Этот Руслан такими делами ворочал! Однажды рассказал такую историю. Пропустил он, значит, целый цикл. Ему из деканата ? исключаем. А это, знаешь, военкомат и прочее. Главное, сам-то он не нарик, только пушер, зверёк, ну, распространитель. Так вот, пришёл он к преподу. Она смешная такая, в очках ? «очень умная», профессорша. Руслан сел перед ней, отвёл глаза, задрожал подбородком, но «сдержался». Сдавленным голосом произнёс: «За неделю, что проходил Ваш цикл, у меня вся жизнь поломалась». Женщина встревожилась ? что, как, в чем дело. А он сурово, прямо сухо так объясняет: «Жена с грудным ребёнком погибли в автокатастрофе. Машина ?  всмятку, а мне хоть бы что. Ни царапины! Зачем после такого жить, объясните!?»

Эта дурёха из доброты душевной схватила зачётку и мигом поставила зачёт, да ещё уговаривать стала, мол, не переживайте, все умрём в итоге, только в разное время. Говорили, она психоанализом занимается, все знает, а тут ? попалась! Уже на выходе Руслан не выдержал и подмигнул ей через плечо, так эта простота от изумления застыла. Вечером, он изобразил её физиономию, мы ржали до упада!

Вокруг воцаряется неловкое молчание, студенты отводят взгляды, никто не смеётся. Прежний девичий голос звонко произносит:

? Ну что, убедились, какие это подонки!

«Гарик» суетливо уводит студентов к алкоголикам. Когда группа расходится, я хватаю девчонку за руку:

? Ты чего выёживаешься? ? грубо прижав к дверному косяку, больно сжимаю тонкое девичье запястье.

Вдруг её лицо размякает, как-то размазывается и течет огромными слезами. Детские губы бесформенно набухают, напоминая раздавленную черешню. Судорожно всхлипывая, она молча смотрит на меня, а затем горестно кивает головой. Где я видел этот пристальный взгляд, эти нелепые по-старушечьи укоризненные кивки? Из глубины всплывает то, что так усиленно туда загонялось.

Девчонка, моя школьная любовь, совсем ещё пацанка. Ей пятнадцать, мне семнадцать. Как она просила дать ей порошка, валялась у ног, жалобно клянчила, скорбно кивая головой. Её впервые ломало, и вынести это она не могла. Начинали для забавы, куража. Дети элитной школы ? мальчики в тёмных жилетах, девочки в клетчатых юбках, и все с чёрными галстуками! Я её встретил у школьного буфета и просто ошалел ? хорошенькая, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, в коричневой коротенькой форме с белым фартуком. Потом оказалось, что ей выпускной экзамен сдавать в музыкальной школе, а там строго и патриархально ? коричневое с белым. Пригласил на вечеринку ? обрадовалась, гордо взглянула на подружку. Ещё бы, десятиклассник ухаживает за малолеткой! Она была из обеспеченной еврейской семьи, где женщинам давали смешные имена с двумя согласными посередине ? Итта, Эмма, Инна, Алла. Старшее поколение общалось на идише, среднее спешно осваивало иврит, а младшие ? сёстры-погодки Инна и Алла ? вообще ничего не учили. Моя девчонка забавно произносила ругательство, доставшееся в наследство ещё от пробабки, ? «Кишен мерем тохас»! В эти минуты я её особенно любил.

Лето пролетело в каком-то угаре. В институт сдавать экзамен, а я к учебникам ещё не притрагивался. Везде она, девчонка, такая открытая, доверчивая, смешливая и очень нежная. Долгие летние вечера в пустой квартире, томительные поцелуи в припухшие, уже искусанные губы, тонкая, детская шея, легкий пушок на теле – как у птенца.

Кто первый дал ей порошка? Может, и я ? не помню. Мы упоенно бегали по ночным клубам, вечеринкам, бывали везде, чтобы потом уединиться, насладиться близостью, измучить друг друга бесконечной нежностью, истерзать желанием. Казалось, это будет длиться вечно, но наступила осень, приехали её родители, и всё раскрылось. Нам запретили встречаться, нас разлучили, но перед отъездом в Израиль она, жалкая и слабая, молила дать ей что-нибудь и облегчить страдания.

Конечно, я ей дал, после чего мы любили друг друга ? долго и упоенно. Она сама просила! (или я так захотел?). Больше мы не виделись.

И вот опять ? пушистые завитки  волос, тёмные сливовые глаза, мягкие, как после поцелуя губы. Инка, Иночка, Инуля! Живёшь ты где-нибудь в Тельавиве, растишь кудрявых еврейских детишек, которые кроме иврита другого языка и не слышали, а душными ночами отдаёшь свою любовь тому, кто тебя не знает, не чувствует, не понимает.

Девушка больше не плачет, а лишь странным, отстранённо-пристальным взглядом меня изучает. Господи, как же она похожа на мою Инку! Я уже собираюсь уходить, когда за спиной слышу:

? Ты ? Алексей! Я это сразу поняла. Мне сестра о тебе рассказывала, фотографиями хвасталась. За восемь лет ты мало изменился.

Резко поворачиваюсь и как бы заново узнаю знакомые черты. Как же я сразу не догадался!

? Вижу, жив-здоров, а вот Инка умерла.

Я застываю, не в силах поверить. Девушка холодно, совершенно бесцветным голосом продолжает:

? В ту же осень и умерла, не поехав в Израиль, не дожив до шестнадцати. Это ведь ты её убил, а сам живёшь.

Время останавливается. Я опять зависаю, как это бывало не раз, но уже без наркотиков. В голове тупое ? «живу, живу, живу». Наконец, разлепив губы, совершенно обессиленный произношу:

? Я не живу,  я выживаю.

Комментарии можно оставить в разделе "Отзывы"